Эмигранты

Швейцария всегда притягивала к себе русских. Путешественников и эмигрантов, революционеров и контрреволюционеров, царей и каторжников. Карамзин и Ленин, Павел I и Бакунин, Герцен и Набоков.

Дипломатические отношения между Женевской республикой и Московским царством были установлены в 1687 году. Магистрат Женевы и царь Иван Алексеевич обменялись тогда грамотами.

Долгое время особого интереса ни российское общество, ни российские власти к Швейцарии не проявляли. Но уже с конца XVIII века всякий русский, отправлявшийся в путешествие по Европе, считал своим долгом посетить эту альпийскую страну.

«Итак, я уже в Швейцарии, в стране живописной натуры, в земле свободы и благополучия! Кажется, что здешний воздух имеет в себе нечто оживляющее» —это писал Карамзин в «Письмах русского путешественника».

В карамзинское время Кавказ еще не был завоеван, и поэтому за горными красотами и целебным горным воздухом ехали в Альпы.

Особой популярностью пользовался главный город Центральной Швейцарии Люцерн. Он расположен на берегу красивейшего Фирвальдштетского озера. И сейчас каждый путешественник считает своим долгом прогуляться по знаменитому крытому мосту ХIII века.

Средневековые улочки старого города совершенно не изменились со времен Карамзина. Да и люцернский Лев стоит, где стоял. Это памятник погибшим в боях швейцарским гвардейцам, которые состояли на службе у французских королей. Его создатель – знаменитый датский скульптор Торвальдсен, а примечательно изваяние прежде всего размерами. «В Люцерне есть памятник, — писал русский поэт Жуковский, — которому нет подобного по огромности».

Самое известное русское место Люцерна — стоящий на набережной отель «Швейцерхоф». Русские путешественники и аристократы очень любили этот отель. Летом 1857 года в нем останавливался Лев Толстой.

Здесь он начал писать известный рассказ «Люцерн», благодаря ему отель Швейцерхоф стал памятным местом русской литературы.

Рассказ начинается так: «Вчера вечером я приехал в Люцерн и остановился в лучшей здешней гостинице, «Швейцергофе». Богатые, чопорные постояльцы отеля, ни один из которых не пожелал бросить монетку уличному певцу, навели писателя на грустные размышления. Но сам Люцерн показался Толстому прекрасным. В своем дневнике он пишет: «Тишина, уединение, спокойствие».

В Люцерне побывали многие русские: Достоевский, Бунин, Врубель, всех не перечислишь. Но Люцерн никогда не был городом русской эмиграции. Знаменитости лишь навещали его во время путешествия по Швейцарии. Любовались красотами города и уезжали.

Другое дело — Цюрих. Здесь русские жили подолгу. В этом мирном и благополучном городе на рубеже ХIХ и ХХ столетий ковалось совсем не мирное и не благополучное будущее России.

В цюрихский университет иностранцев принимали без экзаменов. А университетские профессора приветствовали появление юношей и девушек из России, потому что их оклад напрямую зависел от количества слушателей, записавшихся на курс.

Дух университетской свободы и запрещенная в России литература, имевшаяся здесь в изобилии, способствовали росту революционных настроений в колонии российских студентов.

В начале прошлого века Цюрих стал одним из центров русской революционной эмиграции. Из цюрихских ниспровергателей самый знаменитый, Владимир Ленин, — первый руководитель Страны Советов. Жил он вместе с Крупской в доме на Шпигельглассе. Крупской, кстати, он не нравился. «Старый мрачный дом, — вспоминает она, — постройки чуть ли не XVI столетия, окна можно было отворять только ночью, так как в доме была колбасная и со двора нестерпимо несло гнилой колбасой». Жаловалась супруга Ильича и на то, что улица слишком узкая — в окна почти не проникает свет.

До 60-х годов ХХ века эта улица и правда была очень узкой — раньше здесь очень тесно стояли дома. Потом их снесли, и колбасной лавки больше нет, так что воздух очень чистый. А на первом этаже теперь чудесный магазин головоломок.

Ленин вел пропаганду не только среди русской колонии в Цюрихе. Однажды он прогуливался по берегу озера с цюрихским социал-демократом и заявил ему, что Швейцария — самая революционная страна в мире. Потому что согласно вековой традиции у каждого швейцарца дома хранится ружье с боеприпасами. И значит, швейцарцы, как никто другой, способны к немедленному вооруженному восстанию.

Традиция держать дома оружие жива по сей день, о восстаниях же что-то не слышно. Тишь да гладь.

Революционную общину в Швейцарии сменила антиреволюционная. В стране осело немало русских, бежавших от большевиков.

Центр общественной жизни русской колонии Монтрё — православный храм великомученицы Варвары в соседнем местечке Веве. Построен он графом Шуваловым в память об умершей здесь родами дочери Варваре Орловой. За церковью она и похоронена. До середины ХХ века в храме не было своего священника, приезжал от случая к случаю батюшка из Женевы. Но приход рос, и сегодня в храме постоянно служит владыка Амвросий.

Д.С.:
— Здравствуйте Владыка. А большой у вас приход?
Владыка Амвросий:
— Семей 70-80. Приход очень разнообразный — русские, потомки эмигрантов, сербы, молдаване, есть несколько греков…

Но русские все-таки составляют большинство. Сам владыка тоже из семьи эмигрантов. А связь с этой церковью у него самая прямая, он потомок графов Орловых.

Владыка Амвросий:
— Первая свадьба, которая в этом храме венчалась, были мои прабабушка и прадедушка в 1879 году, и с тех пор все поколения венчались в этом храме.

Самый известный русский, живший в Монтрё — Владимир Набоков. Здесь он провел последние 17 лет своей жизни.

Писатель решил перебраться из Америки в Европу после выхода «Лолиты». Успех книги позволил ему оставить университетскую кафедру и целиком посвятить себя литературе.

Место, где поселиться, Набоков выбирал долго. Уже когда переезд состоялся, он говорил полушутя, что главная причина, которая привела его в Швейцарию, — желание быть поближе к альпийским бабочкам. Писатель серьезно занимался энтомологией и даже открыл несколько новых видов насекомых.

В Швейцарии Набоков познакомился с известным киноактером Питером Устиновым и тот присоветовал ему отель «Монтрё-Палас». Этот отель на набережной стал его домом до самой смерти.

Перед отелем стоит памятник писателю. Раньше он украшал холл, но многочисленные поклонники Набокова причиняли беспокойство постояльцам и его вынесли на газон.

Сначала Набоков занимал два номера в старом крыле отеля. Позже он переселился в шестикомнатный люкс.

В конце 70-х годов произошла полная реконструкция отеля, и обстановка уже, конечно, совсем не та. Единственное, что осталось неизменным, — это вид с балкона на Женевское озеро.

В «Монтре-Паласе» до сих пор работают люди, которые помнят Набокова. Один из них — бармен Тонио.

Д.С.:
— Здравствуйте! Говорят, что вы знали Владимира Набокова? Вы его помните?
Бармен Тонио:
— О да. Он здесь жил много лет. Очень был открытый человек. При встрече всегда говорил: «привет, Тонио, как дела, Тонио?». И знаете, сколько я его видел, он всегда имел вид счастливого человека. Он много времени проводил в своем номере, писал там, наверное. Любил музыкальный салон, здесь внизу. Принимал там журналистов, просто отдыхал. Салон даже называли в шутку его офисом.
Д.С.:
— А можете показать, где это?
Бармен Тонио:
— Да, конечно. Вот на этом стуле он любил сидеть, здесь — мадам Вера, а здесь — Дмитрий — его сын, когда приезжал из Милана.

Сын писателя — Дмитрий Набоков, уйдя на пенсию, тоже поселился в Монтрё. Правда, уже не в отеле, а в собственной квартире, в которую он пригласил меня и нашу съемочную группу. В прошлом он оперный певец. Сейчас занимается главным образом делами, связанными с литературным наследием отца.

Д.С.:
— Почему вы предпочитаете жить здесь?
Д. В. Набоков:
— Этот дом я купил для моей мамы, даже после смерти папы в 77-м она жила в Монтрё-Палас, она старела и была довольно слабенькая к концу жизни. Вдруг стали делать большой ремонт и предложили ей временно съехать, а она решила постоянно переехать в этот дом. Потом она умерла в 91-м, и я полюбил этот дом и решил в нем остаться.


Д.С.:
— А почему ваш отец выбрал Швейцарию?
Д. В. Набоков:
— Мои родители поездили по Европе, посмотрели как она переменилась, и им очень понравился этот уголок, который в некотором смысле остался от старого мира. И было др'[an error occurred while processing this directive]'угое соображение: я жил в Милане — оканчивал свою подготовку к опере. Родители хотели быть недалеко от меня. Очень трогательно, что это было одно из основных соображений. Я часто приезжал к ним, дорога занимала полтора-два часа при моей езде.

Дмитрий Владимирович не только оперный певец, но и известный автогонщик, выигравший множество призов. Не удивительно, что две с половиной сотни километров, разделяющих Монтрё и Милан, он преодолевал за столь короткое время.

Д. В. Набоков:
— Я здесь счастлив. Смотрю на нашу гостиницу в одну сторону, на кладбище, где мои родители, — в другую. И продолжаю семейное литературное дело.

Владимир и Вера Набоковы похоронены на протестантском кладбище, которое находится неподалеку от дома Дмитрия.

Великий русский писатель нашел свой последний приют в очень красивой и уютной стране. Он горячо ее любил, как и его соотечественники, которых судьба забросила сюда после революции.