Саламанка - город-университет

История Саламанки и ее выпускников действительно контрастна до забавного. Здесь учился неумолимый циник Эрнан Кортес — завоеватель Мексики и, чуть позже, Франсиско де Витория, который первым выступил в защиту индейцев и тем фактически положил начало современному международному праву. Тут же проходил курс наук основатель ордена иезуитов Игнасио Лойола, а доктором теологии при этом был крайне «неблагонадежный», с точки зрения клириков, философ и поэт Луис де Леон. В этих же стенах Антонио Небриха, профессор риторики и автор первой в мире грамматики «народного» романского языка (испанского, естественно), имевший в университете кафедру, легко получил высочайшее благословение на публикацию своего труда, хотя Изабелла Кастильская и удивилась: «Что за странную книгу вы написали, профессор? Для чего она?..» Тот нашел спасительный ответ: «Язык всегда сопутствовал империи, Ваше Величество». Проницательная королева наверняка оценила иронию, но сделала вид, что не поняла ее, Небриху не сожгли, хотя могли. Тогда считалось, что христианские государства покоряют новые земли для Папского престола, и, соответственно, их приобретение должно «регистрироваться» на латыни. Все это происходило в Саламанке — центре либерализма XVI века, где уже тогда открыто изучали гелиоцентрическую систему Коперника, повсеместно проклятую.

И все же перед поездкой в этот «лагерь архаического образования» мне было как-то не по себе. Воображению рисовались монахи в длиннополых одеяниях за кафедрами, факельные шествия с пением псалмов по случаю присуждения докторских степеней, постные обеды и мистический ужас перед диктофоном. Чтобы не ударить в грязь лицом на встрече с ректором, я даже начиталась разных специфических саламанкских историй: например, о «войнах» между томистами (прихожанами церкви Сан-Томе) и бенитистами (Сан-Бенито), которые раскололи город и университет на два лагеря в XV веке. Тогда двое братьев, принадлежавших к пастве первого храма, убили двоих братьев из второго, не поделив что-то во время игры в мяч. Мать погибших, Мария, прозванная после этого Ла-Брава (то есть «отважная», или, если угодно, — «дикая»), собственноручно отрубила головы убийцам и бросила их на свежие могилы своих сыновей, чтобы той, другой матери пришлось прийти и поклониться врагам, подбирая страшные трофеи. Все четверо жертв учились в Саламанкском университете — такие вот страницы быта. Конечно, прошло пятьсот лет, но…

«Муча фиеста», потом «мистейк» — В поисках лягушки
…Первое, что обнаружилось в моей комнате университетского общежития, был лежащий в кровати мужчина. Естественно, поднялся некоторый переполох: он в ужасе вскочил, я поспешно ретировалась, все это с криками, из которых выяснилось — иностранец. Накрутив на бедра полотенце и все еще нервничая, он вскоре вышел в коридор, представился Стивом из Мичигана, США, и «отослал» меня в администрацию, где, правда, «не понимают даже по-испански». Там мне предстояло объявить, что американец отъезжает только на следующий день, а я некоторым образом уже здесь и хочу спать. Комнату второго участника экспедиции «Вокруг света», Андрея Семашко, мы открывали с замиранием сердца, предварительно постучав. Вопреки горячему желанию фотографа симпатичной девушки там не обнаружилось. Тем не менее — вы не поверите — небрежно брошенный на спинку стула халат свидетельствовал о том, что она скоро вернется.

Наконец кое-как разобрались: свободные помещения нашлись, и мы успели немного пройтись перед сном. Навстречу снова попался Стив. Он уже оправился от потрясения и даже, не снимая с лица широкой заокеанской улыбки, решил сострить: «Все о'кей, я понимаю, это — Испания. Mucha fiesta, потом mistake!»

Фиеста, как удалось узнать на следующий день, действительно имела место — так называемые Дни Саламанки, длившиеся всю неделю, достигли к пятнице апогея. Центральная площадь — по утверждению местных жителей — «самая красивая в Испании», кипела и бурлила. Проскакал на лошади ряженый Дон Кихот, за ним протрусил Санчо на осле. Чуть поодаль разыгрывался интерактивный спектакль для самых маленьких. Монашки пили кока-колу на открытых террасах, а беспечные молодые люди щеголяли в линялых джинсах. Почувствовав привычный «вкус Иберии», я успокоилась и воодушевилась.

К последним праздничным выходным в город стекался разнообразный народ: туристы, привлеченные «typical Spanish fiesta», студенты всех «мастей» и факультетов, ловящие последнюю возможность повалять дурака перед началом учебного года, саламанкцы, которых жизнь раскидала по стране и континенту. Спешили к родным пенатам и мои старые знакомые, Альберто и Алисия, которые обещали ввести нас с Андреем «в курс» Саламанки.

Пока же их не было, мы рассеянно бродили по улицам древнего города, то и дело натыкаясь на «университетский след».

По-южному жадные до общения прохожие охотно давали пространные разъяснения по любому поводу. Красные «тексты», которыми испещрены стены многих зданий? Это «виторы» (от латинского «victor» — победитель). С их помощью на протяжении столетий велась хроника университета. «Граффити» оповещали о разных торжественных событиях, вроде присвоения докторской степени или получения кафедры.

Почему они именно красные? В Средние века по таким случаям устраивали корриду и кровью убитого быка, смешанной с оливковым маслом и перцем, фиксировали: кто чем отличился. Причем старались делать это поблизости от самого места подвига. Скажем, в старом кафедральном соборе святой отец сводил нас в придел Святой Варвары и, взгромоздившись на деревянное кресло прямо перед надгробием одного из епископов, экспансивно, в лицах изобразил процедуру экзамена на степень лиценциата (что-то вроде нашего кандидата наук), принятую в XVI веке. «Соискатель проводил здесь всю ночь перед испытанием — в молитвах и занятиях. Наутро отвечал комиссии, и если все проходило успешно, то виторы о нем оставлялись тоже прямо на кладке собора — только снаружи, конечно. Кстати, вы уже видели Лягушку?»

Лягушка — «аттракцион», действующий опять-таки с начала XVI столетия. Вот уже полтысячелетия каждый, кто приезжает в Саламанку, должен остановиться перед фасадом основного университетского здания и на «завитках» эффектного орнамента в стиле платереско, среди причудливых растений и фантастических фигур отыскать маленькое зеленое земноводное. Никакого розыгрыша — оно там действительно есть. Мне даже подсказали, что неизвестный автор, большой шутник, «посадил» маленького лягушонка на один из черепов, коих в каменном узоре множество.

Считается, что только наблюдательный человек, который сможет самостоятельно отыскать лягушку среди резных изгибов золотистого кастильского песчаника, достоин вступить в студенческое сообщество достославной Саламанки.

Корреспондент «Вокруг света», как ни глазела, оказалась «недостойной». Было уже темно, к тому же меня отвлекало щебетание каких-то юных барышень, одетых в национальные костюмы и резвившихся тут же, на ступенях лестницы. «Извините, — проговорила в конце концов я, раздраженная своей «слепотой», — это какая-то инсценировка? Готовитесь что-то танцевать или петь?» — «Да нет, мы иногда так одеваемся по праздникам. Просто так», — отрезали гордые красавицы и, отвернувшись, продолжали форсить.

Попробуйте, скажем, 8 марта «просто так» выйти на московскую Тверскую улицу в сарафане и кокошнике. Иное дело — Саламанка. Мы находимся в замкнутом пространстве культурного мифа: пронизанный тонкой паутиной традиций Университет, к которому прилагается Город, — именно так, а не наоборот. Во время учебного года из 180 тысяч жителей почти треть составляют студенты. Спросите на улице любого прохожего не старше тридцати пяти, «местный» ли он, и в большинстве случаев вам ответят: «Почти, я здесь учусь».

В этом мире уместно все, что соответствует «игровым», площадным законам (отсюда и легкость, с какой здесь носят средневековые одежды). Крошечная «независимая» страна, «Средиземье» старинного духа служит идеальным местом обитания для столь же мифологизированной, «театральной» фигуры испанского студента. Во всякий момент из-за угла может появиться любимый герой народной литературы XVI—XVII веков — веселый школяр-авантюрист, лиценциат Видриера. Рожденный фантазией Сервантеса в Саламанке, он бравирует бедностью, носит дырявые плащи и ветхие шляпы, смущает горожанок, затевает дуэли и обыкновенные драки с поножовщиной…

Могу побиться об заклад, что через час прогулки я бы его встретила, но тут приехали Альберто с Алисией и увели меня в праздничную палатку (всего таких, как сообщал плакат, разбито в городе пятьдесят три) — пить вино и закусывать тапами. Это такие пресные «печеньица», начиненные яйцами, маслинами, фаршем — чем угодно. Очень вкусно, к тому же целая порция вместе с бокалом красного стоит 1 евро. Я сбилась со счета на четырнадцатой-пятнадцатой и проявила вопиющее легкомыслие, не приняв во внимание, что Альберто настаивал еще и на дегустации мясного пирога орнасо. Мне ведь известно, что такое испанская настойчивость. Тем более что речь шла о гастрономической «визитной карточке» Саламанки и ее университета, которую к тому же как на грех прекрасно изготовляет мама моего приятеля, жительница деревни с немудрящим названием Монтеррубио-де-ла-Армунья. Расположена она в самом центре плоской, как блин, окрестной равнины Чарро.

Земли Чарро свободны от сельскохозяйственных культур. На нетронутых полях, поросших почтенными средиземноморскими дубравами, пасутся черные иберийские свиньи и быки. Селяне провинции Саламанка испокон веков только тем и занимаются, что поставляют «сырье» и для национального «хлеба», и для зрелищ: из свинины делают хамон, рогатых исполинов растят для корриды.

А орнасо пекут для себя, «для души» — опять-таки в соответствии с памятной традицией.

Отступление I

Дело было так: юный, но уже в высшей степени набожный инфант, будущий король Филипп II, 12 ноября 1543 года торжественно въехал в Саламанку, чтобы обручиться в местном соборе с принцессой Марией Португальской. При этом шестнадцатилетнего принца так потрясло «истинное лицо» города — разврат и пьянство среди студентов, преподавателей и даже священников, огромное количество таверн и борделей, — что первым делом он распорядился хотя бы на время поста удалять из города девиц легкого поведения. С того самого времени в первый понедельник после Пасхи истомленные воздержанием студенты выходили за городские стены, переплывали на лодках реку Тормес и приглашали проституток назад. Возвращение плотской любви в обитель науки, естественно, сопровождалось шумными пирушками с обильными возлияниями и скоромной пищей, теми самыми орнасо, которыми «влюбленные на час» запасались загодя (запеченное мясо хранится дольше).

От Альфонса Мудрого до наших дней
Как уже говорилось в основной статье, годом основания университета считается 1218-й, когда по указу леонского короля Альфонса IX монастырская школа Саламанки была преобразована в Универсальную. Внук основателя, Альфонс Мудрый, продолжая дедовское начинание, в 1254 году закрепил за ней особые привилегии и источники финансирования. Церковь тоже не осталась в стороне от воспитания молодежи: в 1255-м папа Александр IV дарует университету право собственной печати, а его выпускникам — право повсеместного преподавания.
Благодаря высочайшей поддержке университет окреп и стал бесспорным лидером среди прочих учебных заведений Пиренейского полуострова. Централизация же светской власти при Фердинанде и Изабелле, активная колонизация испанцами Нового Света и необходимость распространения веры на новых территориях потребовали увеличения числа образованных людей.
Юные отпрыски благородных семейств, дети зажиточных — и не очень — горожан, чиновников, землевладельцев, военных и коммерсантов из разных концов королевства в повозках, запряженных парой мулов, а то и пешком отправляются в Саламанку, где их учат в основном праву и теологии. В 1566/67 учебном году количество студентов достигло 7 863 человек. Для времени, когда все население Мадрида составляло 11 тысяч, — беспрецедентно высокая цифра.
Золотой век университета продлился почти четыре столетия, с XIV по XVII. Среди знаменитых выпускников этого времени — драматург Кальдерон де ла Барка, поэты Хуан де ла Крус и Луис де Гонгора, писатель и музыкант Висенте Эспинель, писатель и математик Диего Торрес Вильяроэль... Затем, однако, последовали десятилетия упадка и забвения. В XVIII—XIX веках Саламанка разделила печальную участь всех испанских университетов: Война за независимость в Америке и бесконечные реформы надолго подорвали престиж классического образования.
Тем не менее ее имя в общественном сознании не померкло и вновь зазвучало актуально в ХХ веке, когда ректором (в 1901—1914 и в 1930—1936 годах) стал Мигель де Унамуно. Победивший франкизм, естественно, использовал университет как политический инструмент: жесткий контроль и идеологическое давление со стороны правительства не способствовали процветанию свободолюбивой гильдии студентов и преподавателей. В 1965 году здесь обучалось немногим более 6 тысяч человек — меньше, чем в XVI веке!
Образовательный бум, охвативший Европу пятнадцатью годами раньше, в аудитории Саламанки ворвался с опозданием, в 70-х, когда диктатура прекратилась. Молодежь снова устремилась к знаниям, новые центры образования стали расти как грибы (в Саламанкский университет в 1991 году записалось почти 30 000 человек). Это кардинально изменило задачи, политику и смысл высшей школы. Появилась конкурентная среда, которой до тех пор классический испанский университет не знал. В привилегированной ситуации оказались столичные вузы, и маленькому Саламанкскому университету в национальном рейтинге уже не под силу стало соперничать с Мадридом и Барселоной, но по ряду параметров он тем не менее первенство удержал. В частности, Саламанка остается самым «гостеприимным» вузом Испании: по территориальному признаку состав ее студентов наиболее пестр и разнообразен, здесь представлена молодежь со всех концов страны и, разумеется, из-за ее рубежей.
Как начнешь учебный год, так его и проведешь — «Урок мира» по-саламански, Или кому нужны прививки? — «Снегопад » для новичка
В первый день учебного года никто не учится — сегодня только торжественная церемония по случаю «открытия сезона». Старое здание, которое служит для проведения всех важных ритуалов, с раннего утра заполняется людьми. В мемориальной аудитории имени Франсиско Салинаса (был такой слепой композитор эпохи барокко) облачаются в традиционные тоги деятели всех факультетов во главе с ректором, причем у каждого факультета свои цвета накидок и шапочек: медицина — желтый, филология — голубой и так далее.

Пока профессура таким образом переодевалась, экспедиция «Вокруг света» поднялась на второй этаж в старинную библиотеку, «хозяин» которой, похожий на хоббита дон Пепе, с важным видом продемонстрировал свои сокровища. «Мы на третьем месте по всей Испании — после Национальной библиотеки в Мадриде и Эскориала, у нас — 2 779 манускриптов и 484 инкунабулы (первопечатных книг. — Прим. авт.). Можете потрогать страницы, если, конечно, уберете в сумку пишущую ручку». Поверьте, трогать корешки из разного материала, пытаясь на ощупь отличить шкуру новорожденного теленка от шкуры еще не рожденного (эмбрион специально выскабливали!), очень увлекательно. А также — читать на староиспанском рукописные тексты, вымаранные инквизицией. От этого занятия меня отвлек Андрей: ему надо было донести до дона Пепе свое желание сфотографировать содержимое какого-то таинственного сундука под пятью замками. «О, в нем раньше хранилась вся университетская казна. Ключами владели пятеро хранителей, но, лишь собравшись вместе, они могли его открыть. А сейчас там только Тора. Единственный сохранившийся на полуострове список из Кордовы», — «хоббит» неохотно открыл сундук. Желтоватый свиток с иудейскими письменами сиротливо покоился на самом дне и, судя по всему, не служил предметом особой гордости библиотекаря: «Лучше взгляните на эти четыре глобуса. Их привез из Парижа в самом конце XVII века один из наших профессоров. Его послали вообще-то за книжными новинками. А он привез «игрушки», безделицы. Университетский канцлер тогда очень возмутился и отказался возвращать потраченные деньги транжире. Но тот не растерялся и в описи указал: «Куплены 4 круглые книги…»

Тем временем пришла пора спешить на церемонию: преподаватели уже нестройными рядами потянулись к мессе в университетскую церковь под аккомпанемент старинных духовых инструментов чиримийас.

Мы за ними, однако, не последовали, а отправились сразу в бывшую аудиторию канонического права «Паранимфо», где уже многие столетия в этот день торжественно и чинно при огромном стечении народа оглашается подробнейший доклад об ушедшем годе. Затем преподаватель одного из факультетов, признанный в докладе особо отличившимся, читает присутствующим первую лекцию — эдакий аналог «урока мира» в советской школе. Вести «урок мира» считается неслыханной честью: в 2005-м ее удостоилась одна дама, профессор медицины, которая говорила о «Прививках как о способе борьбы с инфекционными заболеваниями». Студенты, как вы догадываетесь, после оглашения темы потихоньку из зала расползлись, зато седовласые доктора всех наук слушали с живейшим участием.

Естественно, юные, семнадцати-восемнадцатилетние организмы первокурсников еще плохо приспособлены к долгим официальным мероприятиям. Им приятнее заниматься своими нехитрыми делами: греться в жарких солнечных сентябрьских лучах на лестнице филологического факультета, лениво листая увесистые томики расписания, пить пиво на улице Либрерос, где раньше, как явствует из названия, торговали больше книгами, чем напитками. Кто-то еще толпился у окошка секретариата: несмотря на всю ученость экзаменаторов, ряд работ они так и не успели проверить, соответственно, десятки абитуриентов в первый учебный день еще не знали своей участи. Тут уж не до «прививок»…

Завтра все изменится. Неудачники этого сезона разъедутся по домам, везунчики начнут потихоньку втягиваться в водоворот обычных саламанкских забот. Главная из них, конечно, поиск жилья. Самая распространенная здесь форма студенческого бытия — снимать вскладчину квартиру на несколько человек. Половина города живет на доходы от сдачи внаем жилья близ университетских корпусов. Средняя цена за комнату в такой «коммуналке» — 150 евро в месяц, что в пять-шесть раз дешевле, чем в «законном» общежитии. Выбор, как говорится, очевиден.

Впрочем, не пустеют и общаги — родители побогаче предпочитают, чтобы их неоперившиеся дочери и сыновья находились под постоянным надзором администрации, мало ли что. Правда, допускаются к проживанию в домах, принадлежащих университету, — за большие деньги — только те, кто хорошо учится. Эти «богатенькие ботаники» и заполняют все 520 мест в длинных узких строениях, которые, между прочим, до сих пор делятся на женские и мужские для поддержания иллюзии «нравственной чистоты» (опять-таки типично испанский «рудимент», замешанный на лукавстве, уважении к чужому личному пространству и безобидном ханжестве).

Как правило, почтенные отцы и матери каждый сентябрь сами наблюдают за вселением своих чад в храм знаний, после чего, успокоенные, уезжают, не подозревая, какое испытание ожидает новоселов уже через пару суток. Неофициальное посвящение в студенты по-саламанкски — это не шутки. Старшекурсники обходятся с салагами разве что чуть мягче армейских «дедов»…

...На Центральной площади большая группа девиц производила какие-то необыкновенно шумные ритуальные действия. Я протиснулась в середину, схватила одну из них за рукав и «потребовала объяснений». Девушке, видимо, давно не терпелось их кому-нибудь дать, потому что она очень обрадовалась и тут же возопила: «Всем построиться! Эта сеньорита — журналист, представьтесь по форме!» И, к моему удивлению, примерно половина девиц действительно встали во фрунт. По очереди, делая шаг вперед, каждая докладывала: я, нижайшая и глупейшая студентка имярек (следует факультет и прозвище), не смею ослушаться старшей, а если осмелюсь… — далее следует перечисление кар, которые присягающая призывает на свою голову в этом страшном случае. Вторая половина барышень — лет на пять повзрослее — со строгим видом наблюдали.

Забава называется «новатада» (от слова «novato» — новичок) и потешными клятвами не ограничивается: всю первую неделю учебного года «желторотых» интенсивно учат жизни. Самая невинная шалость — нарядить вчерашних школьников и школьниц как можно нелепее (обмотать пищевой пленкой, напялить нижнее белье поверх джинсов) и выгнать в какое-нибудь общественное место, где полно народу. Жаловаться, убегать, прятаться, сопротивляться — запрещается. На полном серьезе. Еще испытуемые должны знать гимн своего общежития, отзываться на присвоенную кличку и уметь, как было описано выше, представляться «по форме» любому прохожему. Потом ребят сгоняют в какую-нибудь просторную средневековую залу университета и устраивают «работорговлю»: «связками» по 3—4 человека «вручают» тому «старику», который изъявит желание их «приобрести». Правда, отдавая дань плодам просвещения и исконно кастильскому добродушному благородству, «слуг» и «служанок» всего-навсего заставляют раза два сбегать за пивом или попаясничать перед окнами женского общежития. Не более.

Традиция новатад, как вы уже догадались, имеет средневековые «плутовские» корни и произрастает из той самой стихии, которую известный всем филологам мира ученый Михаил Бахтин называл «народносмеховой культурой». В эпоху ее расцвета все было далеко не так безобидно: практиковались и денежные поборы, и показательные порки, и даже омерзительная невада (то есть «снегопад») — новичка ставили в круг и плевали в него до тех пор, пока он не становился похожим на снеговика. Случались «перегибы», и уже многими столетиями позднее ректорату и администрации общежитий пришлось даже официально запретить новатады. Взамен были предложены теплые и милые вечера знакомств за чашкой какао. Студенты вняли лишь отчасти: теперь они сначала пьют какао, а потом высыпают на улицы и принимаются за старое. Сентябрьская Саламанка, таким образом, представляет собой сплошной парад озорства и дуракаваляния. Сами испытуемые, кстати, совсем не против: на этом карнавале, по словам опрошенных, им легче перезнакомиться. И вообще там весело — чего еще надо?

«Товары» и цены
В современной Саламанке на 16 факультетах — изящных искусств, биологическом, аграрном, естественных наук, химии, социологии, юридическом, экономическом, педагогическом, фармацевтическом, филологическом, философском, историко-географическом, медицинском, психологическом, перевода и архивоведения, — а также в 10 университетских центрах можно получить 88 специальностей. Не считая основного города, университет «разбросан» еще по четырем: Авиле, Саморе, Бехару и Вильямайору. Общее количество студентов в 2004/05 учебном году составило 28 155 человек, аспирантов— 2 343. Год обучения здесь обходится в среднем от 500 до 800 евро, в зависимости от факультета. Действует общеконтинентальная система оплаты академических часов той или иной дисциплины.
Курсы испанского языка, литературы и культуры работают круглый год, в широком почасовом диапазоне. Стоимость 50 академических часов — 395 евро, 250 часов (то есть три месяца) — 1 380 евро. Принимаются слушатели от 17 лет, возможна запись по Интернету. Жить во время обучения можно в официальных или частных общежитиях. Цена отдельной комнаты в университетском общежитии «Фрай Луис де Леон» с полным пансионом 626,65 евро в месяц. Гораздо дешевле снимать квартиру или комнату.
Мир полон варфоломеевцев — Модно ли быть лингвистом? — Парад иногородних — Что природой не дано, в Саламанке не получишь — Кто поет в туне?
Когда в 1401 году некий дон Диего де Анайа-и-Мальдонадо основывал саламанкский университетский колледж Святого Варфоломея, он, конечно, не подозревал, что его начинание будет иметь такой международный резонанс и войдет в пословицы. «Мир полон варфоломеевцев», — говорят испанцы, когда видят незаслуженное продвижение родственников и друзей начальства по службе, круговую поруку и блат. Сам же Мальдонадо не имел в виду ничего подобного. Этот прогрессивный человек и меценат просто хотел поддержать способных, но неимущих молодых людей специальными стипендиями и подал, кстати, пример многим другим: вскоре подобные колледжи выросли по всей Испании.

Благотворитель так заботился о «своих» студентах, что не только добился для них права бесплатно посещать любые занятия всех факультетов, но и раскрыл перед ними двери уникальной профессорской библиотеки. Знания, накопленные европейской (и не только) цивилизацией к XV веку, были собраны там настолько полно, что в качестве современного аналога можно предложить лишь Интернет. Неудивительно, что эксклюзивная подготовка «коллегиатов» достигла высочайшего уровня. Активно составляя друг другу протекцию, варфоломеевцы скоро оккупировали ключевые посты в светской и церковной администрации королевства. Как водится, демократическая политика распределения стипендий «по способностям, а не по чину», заданная основателем, уже забылась...

С тех пор утекло немало воды. Современной Испанией управляют выпускники самых разных вузов. Но в старом здании колледжа Сан-Бартоломе, дворце Анайи, по-прежнему «творятся великие дела». Здесь расположен самый знаменитый в знаменитом университете факультет — филологический.

На ступенях широкой лестницы дворца и на площади перед ним в любое время года и суток сидит, лежит, слоняется и шумит золотая молодежь страны. Ярко-красная майка с надписью «СССР» на одном из ее представителей не оставила меня равнодушной: обозначился повод вклиниться в подвижное людское сообщество. Подсев к носителю майки, я невинно спросила: «Ты не русский, случайно?» Абсурдный вопрос. Вся внешность собеседника говорила о том, что он не русский. «Сочувствующий», — остроумно высказался паренек и с живейшим участием выслушал мои азартные объяснения про журнал «Вокруг света», который выходит в стране, ему любезной. Тут же — на свист — прилетела многочисленная стайка его друзей, и мы отправились пить пиво в популярный бар филфака — «Caballerizas» (в переводе — «Конюшни»). «Зачем вам испанская филология? — допытывалась я. — Ведь неперспективно. И немодно». Конечно, это была провокация, учитывая, что вопрошавшая сама по образованию лингвист-испанист. Отреагировали мои новые знакомые так, как я и рассчитывала: «Да ты сама не знаешь, что говоришь! Да ты что! Очень модно — к нам со всего мира приезжают! За нами будущее, если хочешь знать…»

Действительно, приезжают. Но тут необходимо сделать отступление и некоторые моменты прояснить.

Отступление II

«Легенда о Саламанке» имеет широкое хождение еще и потому, что местный университет — единственный в королевстве — выдает официальный государственный диплом испанского языка как иностранного — D.E.L.E. (аналог американского TOEFL, английского IELTS и немецкого GDS). Иное дело, что для получения этого диплома совершенно не обязательно ехать в Испанию. Наоборот, практический учебный процесс здесь даже несколько затруднен, поскольку преподаватели по традиции строго охраняют секрет ежегодно составляемых ими экзаменационных заданий и не имеют права натаскивать соискателей. Тем не менее факт: университетские языковые курсы Саламанки, объявившие о первом наборе еще в 1929 году, остаются излюбленным местом изучения испанского. От студентов нет отбоя. Когда шла Гражданская война, на этих курсах, окрасившихся, как и весь университет, во франкистские цвета, занимались итальянские и немецкие офицеры. Полвека спустя, в 80-х, было объявлено, что численность испаноязычного населения планеты скоро перевалит за миллиард, и начался мощный «иберийский бум». Саламанка оказалась на высоте положения и справилась с внезапно утроившимся потоком желающих накоротке познакомиться с литературой, культурой и языком Сервантеса и Лорки. С тех пор в среднем более шести тысяч заграничных студентов (первое место по «поставкам» делят Греция и Бразилия) болтаются по городу, внедряя коммуникативную методику, усвоенную на занятиях, в жизнь. Шансы на успех, естественно, высоки. Многие женятся — и остаются…

С иностранцами вроде бы все ясно: их привлекает среда. Сложнее объяснить то обстоятельство, что в Саламанку съезжаются юноши и девушки со всех концов самой Испании. Ведь эта страна не похожа на Россию, где все дороги ведут в столицу, в «центр». Для жителя Пиренейского полуострова отечество — это главным образом дом, родная деревня и окрестности. Он прежде всего андалусиец, галисиец, кастилец, а уж только затем испанец. Архетип «малой родины» настолько прочно укоренен в национальном сознании, что охота к перемене мест совершенно нехарактерна даже для молодого поколения. В большинстве случаев вопрос «куда пойти учиться» тоже решается по территориальному признаку: чем ближе к семье — тем лучше. А тут — такой «парад иногородних». Что бы это значило?

А то, что «мы же не просто литературу любим. Саламанка — отличный университет… Всегда здесь что-то происходит… Люди разные — где еще встретишь русских журналистов?!» — так мотивировали свой выбор мои новые знакомые. «А как же программа? — продолжаю провоцировать я. — Она здесь тоже принципиально более высокого класса?» Тут уже отвечают уклончивей: все, мол, в порядке и с программой. Да и вообще, «мы же не мир менять готовимся, его и до нас много раз изменили. Университет помогает развиваться, а дальше все зависит от тебя. Знаешь такое выражение: «Quod natura non dat Salmantica non praestat» — «Что природой не дано, в Саламанке не получишь»?

Это глубокомысленное замечание как нельзя лучше иллюстрировало отношение ребят к учебному процессу — уже второе занятие они посвящали не лингвистике, а мне: «Ничего, что вы прогуливаете?» Смеются. Что ж, понятно.

«Вы и экзамены так сдаете? Что делаете, чтобы сдать?» — спрашиваю я, вспоминая, как ровно в 12 ночи высовывала открытую зачетку в форточку и заклинала: «Халява-халява, ловись!» «Что делаем? Учим, когда подожмет», — был ответ, стандартный для всех студентов на свете. Правда, один мальчик сказал: «А я молюсь», — и никто из его «циничных» товарищей, представьте, даже не улыбнулся…

Так мы, наверное, просидели бы до поздней ночи, но у меня встреча — ровно в пять под часами на Пласа-Майор, где как раз появляются живописно одетые в черные камзолы с цветными атласными перевязями и длинными плащами через плечо юноши. Тоже саламанкские студенты, но «особой породы». Аккомпанируя себе на разных инструментах, они рассыпаются по всему периметру Большой площади и поют народные и ненародные песни. Позже ряженая компания разделится на маленькие группки. Каждая найдет в университетском городке балкон с красивой девушкой по вкусу, и в ход пойдут уже серенады. Барышни в ответ похихикают, а потом достанут заблаговременно приготовленные ленты с вышитыми гладью приятными словами, вроде: «Я тебя люблю, а ты уходишь, сердце навсегда мое с тобою». Некоторые, возможно, даже отважатся преподнести их своим прекрасным хугларам (так в средневековой Испании звали исполнителей эпических рассказов и романсов), чтобы те прикололи их как талисманы на свои плащи в дополнение к таким же, уже заработанным под другими балконами.

Вам кажется, что речь идет о каком-то фольклорном представлении? Ничего подобного. Это современность и живая жизнь Саламанкского университета. Это действо называется «туна».

«Само слово tuna происходит от tunar — вести праздную жизнь, бродяжничать в поисках пропитания, — рассказывает бывший туно, а ныне теоретик-энтузиаст, собиратель студенческих историй и баек Роберто Мартинес-дель-Рио, с которым мы и встретились под часами. — Этот глагол выражал саму суть жизни средневекового студента, который в поте лица зарабатывал себе на хлеб и учебу, но как-то ухитрялся ни на вечер не забывать о вине, дамах и шалостях». Объединяясь в факультетские туны, сегодняшние питомцы Саламанки вывели традицию едва ли не на профессиональный уровень. Теперь они не только развлекают себя (и весь город), но колесят с гастролями, устраивают фестивали и даже ведут «пропаганду» среди чужаков. Например, японцы, которых очень много в «иностранном учебном легионе» университета, уже имеют свой аналогичный ансамбль. А что? Занятие весьма почтенное и серьезное. И мэр Саламанки, и, говорят, даже сам премьер-министр Хосе Луис Родригес Сапатеро студентами пели в туне.

Фома Аквинский и PR — Воинственный Мигель де Унамуно — Вопрос ректору — Испанский студент как идеальный глобалист
Достославное академическое сообщество Саламанки поддерживает и развивает решительно все освященные веками традиции, особенно усердно оно занимается этим с 1954 года, когда университет расправил крылья, получив обратно отнятое когда-то право присваивать степени самостоятельно — по решению своего Ученого совета. Сегодня, как и века назад, в Саламанке пишутся «виторы» в честь присвоения докторского звания Honoris Causa — правда, уже обыкновенной красной краской. Сама торжественная процедура с вручением символических кольца, книги и шапочки проводится всегда в день покровителя испанского университетского сообщества Святого Фомы Аквинского. Причем, как и в Средние века, на латыни. Те местные профессора, которые получили звание раньше, надевают совершенно римские с виду тоги факультетских цветов (такие же, как в первый день учебного года) и, сопровождаемые церемониймейстером, жезлоносцами и оркестром, обходят мемориальные аудитории старого здания.

Сохранение всех этих живописных ритуалов почитается в Саламанке очень важным, причем не только с символической точки зрения. В новую эпоху официозная сторона мифа служит лучшим пиаровским ходом: она привлекает прессу, иностранцев и потенциальных студентов действеннее любого рекламного ролика. Вообще, управленческое маневрирование всегда отлично удавалось университетской администрации, которой приходилось лавировать между самыми консервативными и самыми бунтарскими силами. Нередко ректоры принимали решения непростые и выходящие далеко за рамки собственно образования. Случалось, что на них ложилась ответственность за судьбу всего студенчества, всей Саламанки и — косвенным образом — всего испанского общества.

Отступление III

Имя дона Мигеля де Унамуно, ректора Саламанки, философа, литератора, политика, объявленного еще при жизни пророком, знакомо всем. «Когда я говорю вам о моей Испании, я говорю вам о Саламанке», — со свойственной ему афористичностью любил говорить он, имея в виду, естественно, что во вверенном ему учреждении сконцентрировано все лучшее, что способна дать нация. Лучшее надо защищать всеми доступными средствами. А лучший способ защиты — нападение. И дон Мигель постоянно атаковал своих идейных противников — и церковь, и социалистов, и короля, и диктатора Примо де Риверу, которого называл «зубодером». В конце концов ученый муж был «сослан» на Канары. Вслед за ним ушли лучшие профессора, однако оставшихся это не смутило, и они всего через несколько месяцев присвоили звание почетного доктора как раз «зубодеру». На одной из стен появился соответствующий витор…

Впоследствии, после смены режима, Унамуно триумфально вернулся в Саламанку и вновь занял свое кресло. Он постарел, но пыла у него не убавилось — демократическая республика 30-х годов получила от ректора на орехи. А когда пришли франкисты, он и им бросил: «Победите, но не убедите». Случился скандал, после которого жена самого Франко проводила профессора домой — в Ректорский дом, где он и умер через три месяца, 31 декабря 1936 года.

Итак, первая и главная традиция саламанкской власти — независимость. Отказ подстраиваться под конъюнктуру. Даже ригоризм. Способность выдерживать, не сгибаясь, бремя векового авторитета.

Нынешний «хозяин» университета преподает не древнегреческий, а весьма практическое и трезвое ремесло врача, но вышеперечисленными «стандартами» не тяготится: «Мне они, скорее, помогают. Я ведь, смею сказать, тоже не из трусливых», — заявляет доброжелательный и прямо-таки светящийся оптимизмом дон Энрике Баттанер Ариас, Его Сиятельство Великолепный Ректор (именно так — по протоколу).

С Его Сиятельством мы беседовали о проблемах великого, но небольшого по масштабу провинциального университета, о сложностях, свалившихся на его голову после вхождения в общеевропейскую систему высшего образования, о том, насколько хорошо его выпускники подготовлены к новой жизни… О разных частных университетских делах и хитростях, известных сеньору Баттанеру досконально: он сам и трое его детей окончили Саламанку.

Главное, что мне хотелось узнать (этот вопрос я часто и самой себе задаю): изменились ли нынче молодые люди? «Изменились условия. Вот, скажем, когда я учился, в университете было четыре тысячи студентов и четыре факультета — совсем как в Средние века. Сейчас же факультетов во много раз больше, и обучается на них 30 000 человек. Кроме того, я учился при диктатуре, а теперь для юношества франкизм — это уже палеолит. Сегодняшний студент аполитичен, но космополитичен, открыт миру и готов к любым контактам. Я со стороны наблюдаю за своими питомцами и прихожу к выводу: при всей этой почти чудаческой приверженности традициям, при готовности жить внешне жизнью XVI века, при некоторой даже нашей испанской лени они — готовые глобалисты… Знаете, зачем им сегодня все эти исторические забавы и игры? Я думаю, они хотят другим себя показать. В широком смысле — когда человек приходит в большую незнакомую компанию, ему ведь необходимо обратить на себя внимание, чтобы потом быть полноправным, уважаемым членом этой компании. Так и Испания. Так и Саламанка. Так и наши студенты — бессознательно готовятся поразить своим ярким своеобразием единый мир, в котором им предстоит жить. А в душе-то они подготовлены к нему и себя от него не отделяют… Что ж, пусть так и идет. Пусть они используют Саламанку в качестве и «театральной школы» тоже. Пусть играют в архаизм, лишь бы было, где играть. А то вот мне недавно урезали государственное финансирование до 60% нашего общего бюджета. Остальные должен найти я сам…»

Надеюсь, найдет. Не знаю, насколько ректор деловит, но человек он мудрый и проницательный. Впрочем, Саламанка выживала 800 лет, выживет и теперь. Я уверена.

Вместо эпилога: саламанская невеста
В пятницу многие студенты разъезжаются до понедельника по домам, и на улицах становится потише. В воздухе висит предчувствие выходных. Мы с Андреем в последний раз шли в университет — попрощаться и подарить кому следует слегка помятые от частых демонстраций журналы. Пятачок перед входом в старое здание имел чрезвычайно нарядный вид благодаря группе празднично одетых граждан с цветами, которые ждали невесту. В университетской церкви, той самой, где служат торжественные мессы в честь важных событий академической жизни, имеют право венчаться только те, кто непосредственно связан с университетом. Сегодня оба брачующихся — молодые преподаватели. Мы пристроились к гостям без малейшего стеснения — за эти семь дней экспедиция «Вокруг света» вполне успела проникнуться духом всеобщего единства. Наконец приехала в эффектной кр''асной машине без пяти минут законная супруга — о да, ведь я ее знаю. На днях видела в пресс-службе. Мы поболтали. Вчера эта миловидная и очень трезво мыслящая девушка все прикидывала, сколько часов лучше взять в этом семестре, чтобы сбалансировать трудозатраты с жалованьем. Сколько лет хорошо бы проработать в Саламанке, чтобы потом уехать в какой-нибудь другой академический центр, не такой «церемонный» и побогаче…

Куда же ее трезвомыслие подевалось сегодня? У ворот храма — Дульсинея Тобосская в роскошных одеждах. Триумф Золушки. И такое возвышенное выражение лица. Такое идеальное соответствие пышным декорациям. Конечно, я понимаю, свадьба — для каждого большое событие, но такое перевоплощение…

Вышел из ректората, с улыбкой помахивая портфелем, сеньор Баттанер. Узнал нас в толпе, помахал на прощанье: «Вы там напишите, что, хотя мы и «старики», нафталином тут не покрываемся. Стараемся приносить пользу, а не только публику развлекать». Пишу.