Вена по-монастырски.

Ведь в Вене каждому предстоит выбор между... вы думаете, шницелем, шоколадным тортом и кофе? Нет, между музыкальным миром и живописным! Что меломаны стекаются на берега Дуная со всего света, известно всем, но с недавних пор Вена стала и музейной дивой. То есть местные собрания всегда считались образцовыми (лучшей подборки Брейгеля, чем в Художественно-историческом музее, нет, наверное, нигде в мире). Но в этом году их решительно обновили.

Кунстхалле Вены, например, долгое время ютился в каких-то бараках. Симпатичных, прямо скажем, бараках, и даже модных, но как-то несолидно это выглядело с точки зрения статусности Кунстхалле (сейчас здесь показывают дивную выставку о телевидении и его странной роли в нашей жизни). Собрание современного искусства Людвига на какое-то время пригрел дворец Лихтенштейн - получилось эстетически конфликтно. А вот коллекция Леопольда и вовсе была без крыши, от бездомности только и знала, что по миру гастролировать. Хоть у Леопольда-то поразительная подборка угловато-нервного Шиле и вообще венского экспрессионизма начала века.

И вот теперь все эти богатства собрали в одном дворе бывших императорских конюшен. Которые теперь называются "Музейный квартал". Там только вдоль барочного фасада можно идти почти десять минут: одна станция метро в начале фасада, другая виднеется в конце. А уж как внутрь попадешь... Три здания современных форм (даже слишком современных, находят некоторые) и пара десятков культурных институций - от Музея табака и Архитектурного центра до детского театра и многочисленных кафе (в Вене кафе всегда были частью культуры, но никогда еще они не сливались столь экстатично). Двух дней с трудом хватает на осмотр. А вечерами можно расслабиться в Фолькстеатре, по соседству с Музейным кварталом. Правда, лучший на сегодня спектакль "Майерлинг" не весел: рассказывает он о сыне Франца Иосифа, бедном принце-самоубийце Рудольфе, так и не ставшем императором. Фарсовая сценография радует глаз тех, кто не в ладах с немецким.

Венские театры всегда полны публики. Кстати, даже в венскую Штаатсопер, когда билетов в кассе нет, всегда можно купить что-нибудь с рук, причем иногда со скидкой. На худой конец остаются входные на стоячие места. Среди последних премьер - редкая на мировых сценах "Сомнамбула" Беллини (ближайшие представления - 4, 8, 13 и 16 мая), а из текущего репертуара (ах, что за дивное сочетание - "текущий репертуар"! Зачем он, интересно, утекает?) особенно хорош чуть архаичный, но оттого не менее мощный "Парсифаль". И вечер одноактовок наверняка запомнится даже не меломану: перед веселым "Джанни Скикки" Пуччини идет метафизическая "Лестница Иакова" Шенберга.

Иная птица с австрийской сцены долетает и до Москвы. У всех на памяти парад "Чаек", устроенный под занавес Театральной олимпиады. Одна из них прибыла как раз из Вены, где вообще-то немало достойного Чехова. В том же Бургтеатре, откуда родом "Чайка" Люка Бонди, идет, например, симпатичнейший "Дядя Ваня" в постановке Андреа Брет. Собственно, это спектакль знаменитого берлинского театра "Шаубюне", переехавший в Вену. На бескрайней, как русская земля, сцене разворачивается вполне универсальная история, главным героем которой становится не дядя Ваня, но доктор Астров (запоминающаяся работа Вольфганга Михаэля), только он один и полон здесь будущим. Даты ближайших спектаклей можно узнать в Интернете: www.burgtheater.at.

Что самое главное в большом городе? Правильно расположиться. Это где-нибудь в Шартре, куда ни приткнись, все хорошо. А в европейских столицах важно с самого начала правильно определиться с местом. Потому что потом уже место начнет тебя определять. С Веной мне в этот раз повезло. Я жил в монастыре Шоттенштифт. Мимо него я ходил и раньше (благо он расположен на площади трех музеев на Фрейюнг), но все было некогда внутрь зайти. А на этот раз нашлось время и собором насладиться, и в крипту спуститься, и в монастырском музее собрания прелатов рассмотреть: иная мебель бидермайера оказывается круче авангарда! А уж 19 досок готического алтаря, недавно, кстати, отреставрированных и как-то совсем необычно теперь освещенных (подчеркивающий все детали происходящего свет разрабатывали специально), знамениты далеко в мире. В качестве фона для истории Марии неизвестный художник рисовал не абстрактные ландшафты, но виды самой Вены - они считаются самыми старыми изображениями города, причем многие его районы узнаваемы до сих пор. Монастырь основали в 1155 году, но "Шотландским" он был назван скорее по ошибке: первые триста лет здесь хозяйничали ирландские монахи, а затем он перешел под управление бенедиктинцев. Они и продолжают жить сегодня в огромном архитектурном комплексе, занимающем целый квартал. Когда-то в нем были госпиталь, мастерские и даже молочная ферма. В соответствии с духом времени монахи и сегодня не только торгуют ликерами и фруктами, выращенными в монастырских садах (местный магазинчик всегда полон, мне даже о видах на урожай с фратером Штефаном говорить не давали), но и пускают постояльцев. Монастырская гостиница считается одной из лучших в Вене, спокойной и для центра вовсе не дорогой. И хотя Шоттенштифт неоднократно перестраивали (самыми объемными работами считают барочную переделку церкви итальянцами в XVII веке и возведение жилых корпусов в начале XIX), дух прошлого чарует в нем по-прежнему. И в монастырской школе, которой уже 250 лет (вполне светской и по уровню языков считающейся одной из лучших в Вене), я чуть было не сел за парту, за которой учился Иоганн Штраус.

Мне-то разрешили пожить в гостевых кельях (на самом деле обычные комнаты, светлые и без ТВ) и даже показали ремонтируемую библиотеку, где старинные шкафы неожиданно легко двигаются, открывая потаенные комнаты: понятно, отчего специалисты по средневековью обожают архивы Шоттенштифта. Там столько всего кроется! По вечерам же, возвращаясь из театра, я входил в неприметную дверь во дворе, шел темным гулким коридором к лифту и оказывался на своем этаже, где жил в полном одиночестве. Огромные барочные своды, таявшие вдали, напоминали о временах, когда миром еще правили идеи, а строительство не было массовым. Меньше всего при этом мне хотелось бы жить в мифе о Золотом веке, уже случившемся в прошлом, но все же у истории есть заветное свойство: она выкристаллизовывает все хорошее, чья красота, чей вкус, подобно старому вину, созревают с годами. Поэтому мне так нравятся барочные монастыри, величественные алтари в их церквах и непременное собрание картин и серебра. На окраине Вены, на холме, стоит, например, Клостернойбург, еще один огромный комплекс, полный старинных полотен (музей со знаменитым Вердунским алтарем принадлежит к числу важнейших в стране, а на мою долю досталась и выставка, посвященная ар деко в церковном искусстве ХХ века). Первыми на холме поселились римляне, затем возн''икла крепость c монастырем, где увлекались картографией и делали глобусы - говорят, едва ли не первые на свете. Позже в Клостернойбурге была резиденция Бабенбергов и Карла VI, не жалевших времени и сил на обустройство. Карл даже мечтал о венском ответе мадридскому Эскориалу, но строительство было прервано его внезапной смертью. И все равно соревнование с испанской роскошью угадывается в величественных интерьерах, открывающихся в огромном здании, словно обнажившиеся слои отложений в скале. Порой переход от стиля к стилю, от эпохи к эпохе ограничен лишь порогом комнаты, а вся анфилада второго этажа, полная гобеленов и мебели, завершается взмывающим под небеса Мраморным залом, одним из немногих законченных после смерти Карла. Стоя у раскрытого окна угловой комнаты, я пытался различить сквозь густые кроны плеск реки: Дунай был где-то рядом. Но слышался лишь шорох машин на шоссе, скрытом деревьями, перестук электрички да шелест обдуваемой сквозняком газеты в руках у задремавшего смотрителя.