Путь к Эвересту

До 1951 года въезд иностранцев в Непал был запрещен. Да и сама природа, окружившая его цепью высочайших Гималайских гор, как бы позаботилась о том, чтобы спрятать королевство от чужих взоров. Теперь дело изменилось настолько, что для въезда в страну не нужна виза.

Вы прилетели в Катманду, и если стремитесь к вершинам (а кто не мечтает увидеть Эверест?!), улетите в Луклу. В этом поселке способны садиться небольшие самолеты.








Лукла







Выхожу из самолетика, похожего на наш АН-2. Слегка побаливает голова: мы забрались на высоту более трех тысяч метров над уровнем моря. Здесь все по-простому: взлетная полоса огорожена столбами с проволокой — это защита от коров, чтобы буренки не путались под колесами самолетов. А местный люд ходит себе взад-вперед — ведь поселок теснится к полосе с обеих сторон.

Выйдя за ограду, иду к гостиничному бараку. Именно здесь — не раньше и не позже — ко мне подходит местный паренек со словами:
— Сэр! Не нужен ли вам носильщик?
О носильщиках-шерпах и об их выносливости наслышаны все. Ведь один из них — Норгей Тенцинг вместе с новозеландцем Эдмундом Хиллари
— в 1953 году ступил на вершину Эвереста.

Начинаем переговоры. Моего будущего носильщика зовут Канча. В честь высочайшей из гималайских вершин — Канченджанги. Он — профессиональный носильщик; ему 18, а работает с 14 лет. Канча просит 10 долларов в день, харч — его. Можно и так: 5 долларов, но я оплачиваю его прокорм. По здешним ценам то на то и выйдет. Чтобы не усложнять, выбираю первый вариант. Прикидываем продолжительность пути. Получается пять рабочих дней для Канчи, а для меня — еще два дня налегке — на «радиальные выходы». За дни «простоя» Канча просит половинное жалованье. Бьем по рукам. Завтра с утра отправляемся в путь к Эвересту. А пока надо осмотреться и акклиматизироваться.

Торопиться с выходом на маршрут не следует: какая-никакая, а высота, и к ней надо привыкнуть. Известен классический случай: состоятельные альпинисты не захотели ждать и все необходимое забросили в базовый лагерь на вертолетах. «Сорвались» они на акклиматизации...

Когда только появились вертолеты, на них стали забрасывать не только пассажиров, но и грузы. Но вскоре носильщики-шерпы начали протестовать — ведь это грозило им лишением единственного заработка. От поселка Джири, куда грузы завозят на полуторках, семь дней пути по горной тропе до Луклы. И носильщики неделю упорно тащат на себе невообразимые тяжести, зарабатывая в день по нескольку долларов. Им нет дела до того, что грузовой вертолет забросит сюда несколько тонн груза из Катманду за час, и не надо мучиться целую неделю. Было достигнуто джентльменское соглашение: авиация доставляет в Луклу только рис, муку и тому подобное, чтобы местный люд не переплачивал. Носильщики согласились: всё равно выше в горы всё тащат шерпы.

Я пошел вверх по горной тропе и сразу попал в пещерный век. Передо мной — большая пещера, в ней сложен пастушеский скарб. Горит костерок, у огня сидит старушка; она одаривает меня щербатой улыбкой. С гордостью показывает на горную лужайку: «Это мои яки — два здесь, два там». На ней сносившиеся донельзя кроссовки. Лишь они да закопченный алюминиевый чайник напоминают, что нынче конец XX века. Впрочем, она буддистка и живет по своему календарю: в первой половине XXVI столетия.

Навстречу движется носильщик; на ногах у него простые пляжные шлепанцы, а на спине — несколько длинных деревянных брусьев. Он останавливается передохнуть, прислонившись к своему грузу. Поэтому можно спросить: «Сколько килограммов?» 50 — показывает на пальцах труженик-шерп. Да... Чтобы несколько дней тащить по жаре такой вес в горы, нужно здесь родиться...


Наша цель - Пхакдинг


...Ранним утром выходим с Канчей из Луклы. Тропа ведет через ворота, которые когда-то были сторожевыми. Канча — буддист, и он раскручивает одно за другим «мани» — молитвенные колеса, стоящие под надвратными сводами. Пусть нашему странствию сопутствует удача.

Этот юнец — уже профессионал, и первым делом забраковывает мой рюкзак, приобретенный в России еще в годы глубокого застоя. Шарообразная торба оттягивает плечи, и в горы так далеко не уйдешь. По пути мы заходим в деревушку Чаурикхара, где живет Канча. Родители с уважением смотрят на сына — он единственный кормилец в семье. Канча выносит из дома рюкзак новейшей модели — подарок японского туриста. Затем вытряхивает из моего мешка все содержимое и умело загружает в свой. Простившись с родителями, он выходит на тропу.

Наша сегодняшняя цель — Пхакдинг.
— Сколько километров до деревни? — спрашиваю Канчу.
— В горах меряют не километрами, а часами, — отвечает он.
Ставлю вопрос иначе:
— Когда будем в Пхакдинге?
И опять невпопад: ведь многое зависит от странника-новичка.
Оценив мой темп, Канча отвечает: — В обед.

По пути встречаем «говорящие» камни. На их гладкой поверхности высечены тибетские священные тексты. Канча не читает по-тибетски; его родной язык — непали; для нас обоих эти камни — немые. Особенно впечатляющи камни веры близ монастырей, иногда встречающихся на нашем пути. Монахи раскрашивают надписи на камнях яркими красками, а близ них ставят бамбуковые шесты с молитвенными флагами.

К двум часам дня действительно добираемся до Пхакдинга. Канча объявляет, что здесь будет ночевка, и мы располагаемся в горном приюте «Риверсайд». Название звучное, но бессмысленное. Ведь «Речная сторона» здесь у каждого домика и хижины: все они теснятся по берегу горной реки Дудх Коши, зажатой в ущелье.






Время еще непозднее, и мы, перекусив, могли бы двигаться дальше. Но Канча хитер и не хочет выкладываться. Впрочем, и я не гоню лошадей — уж больно место красивое. На противоположном берегу к крутому горному склону прилепился, словно ласточкино гнездо, небольшой буддийский монастырь. Так что после обеда можно наведаться в эту обитель. А Канча, словно почувствовав, что мне есть чем заняться, вкрадчиво спрашивает: нужен ли он будет вечером, и не отпущу ли я его проведать друзей?

И тут же исчезает на боковой тропинке, забирающей круто вверх. Молодые силы бьют ключом, ища выхода. Полдня Канчу ничуть не утомили. Что для него ноша в каких-то 10 — 12 килограммов, когда полная загрузка здесь считается 40 — 45! У Канчи нынче праздник, сегодня будут танцы...

В «Риверсайд» Канча возвращается лишь под утро и, упав на койку, мгновенно засыпает, подрагивая во сне. Теперь он действительно устал: всю ночь отплясывал. После завтрака хозяйка приюта пытается разбудить Канчу: пора выходить на тропу. Сквозь сон он то и дело повторяет: «Сейчас, сэр! Обязательно, сэр!» Хозяйка возвращает Канчу к жизни. У нее есть хорошее лекарство: кружка холодной воды на голову (наружное) и кружка крепкого чая (внутреннее).

И вот мы снова карабкаемся вверх, к Эвересту. Еще вчера мой носильщик часто притормаживал, поджидая своего спутника. Сегодня мы поменялись ролями: у меня появилась маршевая втянутость, а Канча, наоборот, сломался. У ближайшего трактира он берет тайм-аут: «Сэр, идите по тропе, я догоню».

Путь лежит вдоль горного ручья и заблудиться здесь невозможно. Навстречу то и дело попадаются носильщики, ослики, яки. Иногда встречаю ламу из близлежащего монастыря, и мы приветствуем друг друга. Сегодня мы должны добраться до селения Намче-Базар. Проскочить его невозможно, и отсутствие гида не тревожит.

К полудню Канчу отпустило, и он нагоняет меня на втором дыхании. Словно оправдываясь, рассказывает о себе, со слезой. Учиться ему довелось всего два месяца — на большее в семье денег не хватило. И пришлось Канче идти в люди. Английский язык постиг, общаясь с туристами и альпинистами: по тропе от Луклы до Джири (неделя пути) и вверх — от Луклы до базового лагеря у подножия Эвереста. И больше он нигде никогда не был.

Намче-Базар расположен на высоте 3450 метров в живописной долине, окруженной амфитеатром гор. Канча размещает нас в странноприимном доме с подобающим названием: «Сагарматха». Ведь мы второй день движемся именно к этой вершине. Есть тут и отель «Йети», но встреча со снежным человеком в нашу программу не включена. Убедившись, что утренний эпизод забыт, Канча назначает время послезавтрашнего выхода на перевал и снова уходит в «самоволку». Завтра у Канчи отгул; у него и здесь свои дела, похоже, что сердечные. А мне предстоит свидание с Гималаями...


Намче-Базар









При слове «Намче-Базар» сердце бывалого альпиниста начинает биться учащенно. Еще бы: ведь это высокогорное селение стоит на развилке путей, ведущих к высочайшим вершинам мира. Естественно, настоящих альпинистов больше всего привлекает Эверест (Сагарматха — «Вершина небес», или Джомолунгма, что означает «Богиня матери-земли»). Туристы, приезжающие в район Эвереста, не совершают восхождений на него, а довольствуются тем, что им удается вблизи посмотреть на самую высокую гору мира: высота ее — 8848 метров.

Для того, чтобы обойти Намче-Базар, надо преодолеть перепад высот величиной с 20-этажный дом. В низине бежит ручей; он при деле — вращает мани, молитвенные колеса. Они упрятаны от непогоды в белые каменные будки. Их-то и видит странник, идущий вдоль ручья. Мани похожи на водяные мельницы. Они вращаются под напором горного потока с глухими мерными ударами деревянной оси. Жители Намче-Базара могут спать спокойно.
Считается, что молитва «Ом мани...» день и ночь возносится туда, где белеют шапки восьмитысячников. Однако неусыпную молитву надо постоянно подкреплять личными усилиями. Над Намче-Базаром плывет басовый рокот труб. Это — так сказать, благовест, и жители знают, что в местном буддийском монастыре ламы совершают богослужение.

Под старинными монастырскими сводами ламы и послушники сидят в два ряда, лицом к лицу. Перед ними, на низеньких столиках, лежат стопки листов со священными буддийскими текстами. Чтение перемежается с рычанием труб и глухими ударами в гонги-барабаны. Прислужница разносит чай с молоком. Молитвы долгие, и чаепитие идет уже не по первому кругу.

Старушке приходится усердно трудиться — она отвечает не только за чай, но и за светильники. Посреди храма, на металлической подставке, — десятки плошек-светильников и марево огней. Бабулька с чайником подливает масло в плошки и старается не оплошать: пламя должно гореть ровно. А ламы продолжают чтение. Особенно старается самый младший послушник лет семи. Он громче всех выкрикивает древние тибетские тексты.

Во дворе слышен звон колокольчика. В притворе, при выходе из монастыря, вращается огромное молитвенное колесо, высотой в два человеческих роста. Его не так-то легко раскрутить, и для удобства — внизу, по всей окружности, — прикреплены кожаные держалки. Взрослые в храме, на молитве, а колесо крутят дети — для них это вроде аттракциона. Но забава тоже требует усилий, и вот одна заботливая мать, оторвав на время свое чадо от колеса, поит его чаем с молоком. Осушив стаканчик, юный шерп снова бежит прокручивать мани. Колесо украшено старинной лаковой росписью на сюжеты буддийских сказаний — хоть сейчас его в музей. Но музейщик рискует при этом схватить сердечный приступ: верхняя часть росписи почти стерлась от частых касаний усердных паломников.

Росписи украшают и скалы, нависшие над обителью. Они везде, где есть сравнительно ровный участок на вертикальной поверхности скалы. Молитвенные флаги — необходимый атрибут, дополняющий наскальную живопись. Возвращаюсь в наше высокогорное бунгало. Правила в горных отелях здесь жесткие: если вы питаетесь в гостинице, то платите за ночлег 100 рупий. А если вы гурман и услаждаетесь на стороне, то стоимость койки резко возрастает — до 500 рупий.

Но все это не для Канчи. У него с хозяевами здешних пристанищ особые отношения. Ведь именно от гида-носильщика зависит, в какой отель он приведет своего клиента. Менеджеру прибыль, а Канче за услугу — бесплатный харч. Вот почему, еще в Лукле, подряжаясь в носильщики, он ненавязчиво предлагал включить в оплату стоимость еды.
Мы упорно карабкаемся вверх








На следующий день верный Канча берет отгул — ему нужно отдохнуть от поклажи. Я же налегке отправляюсь в монастырь Тамэ, лежащий в нескольких часах ходьбы к западу от Намче-Базара, и к вечеру возвращаюсь. У гостиницы Канча беседует со своей зазнобой. Ее волосы черны, как смоль. Завтра у нас трудный день, и надо бы напомнить моему оруженосцу: «Канча! Кончай базар! Нас ждут великие дела!» Оказывается, в здешнем монастыре вечером собирается молодежь. Монастырский двор вроде клуба. А ходить в чужой монастырь со своим уставом не принято...

Утром выходим на тропу, круто взмывающую вверх. К обеду мы должны добраться до высокогорной обители Тьянгбоче. Однако с Канчей творится что-то неладное. Отводя глаза, он просит у меня аванс — 500 рупий. Еще в Лукле, перед выходом в Гималаи, он уже получил задаток, который тут же передал семье. Мне-то без разницы — все равно, когда расплачиваться, сейчас или в конце пути. Получив «аванец», Канча скрывается в подсобке гостиничного буфета, но вскоре появляется вновь. Сообщив, что он в порядке, берет рюкзак, и мы начинаем карабкаться по тропе в гору.

Вскоре Намче-Базар исчезает из виду. Справа виден белоснежный зубец Тхамсерку. Его высота «всего» 6808 метров, но поскольку этот пик почти рядом, он забивает те восьмитысячники, к которым лежит наш путь. Однако к обеду Канча обещает вид на Эверест. Но что-то он быстро утомился. В чем дело? В заднем кармане его брюк булькает осушенная на треть стеклянная фляжка. Такие продают по всему Непалу; на ее этикетке — наш двуглавый орел и надпись: «Руслан водка». Значит, у Канчи вчера вместо помолвки вышла размолвка. Его водит под рюкзаком, но он движется «на автопилоте».

Мы упорно карабкаемся вверх по горной тропе. Здесь, в области Солу-Кхумбу, около двух десятков буддийских монастырей. Самый крупный из них — Тьянгбоче, расположен на высоте 3867 метров. Мы в пути всего лишь два часа, а Канча уже показывает на золоченый шпиль храма, виднеющийся на далеком утесе. Погода отличная, видимость — дивная. Для птицы отсюда через ущелье лету минут двадцать. Но для нас, бескрылых, — еще несколько часов ходьбы по горному серпантину.

Шесты с молитвенными флагами Канча обходит только слева. А когда мы шествуем мимо святилища с устроенными при нем молитвенными колесами, он обязательно раскручивает их по часовой стрелке. По пути все чаще встречаются «говорящие» камни с высеченными на них священными тибетскими текстами. Но вдруг свежая надпись по-английски: она сообщает о гибели участника американской экспедиции 1990 года, шедшей на Эверест. У него сердце не выдержало нагрузок на высоте. Можно переложить поклажу на плечи шерпа, но здоровье за деньги в горах не купишь...

Канча совсем сдал. Жалуется на головную боль и, чтобы снять давление, прикладывается к фляжке. Проходя мимо водопадов, жадно припадает к живительной влаге. После вчерашнего его тянет на воду.

Наконец, громадное ущелье позади, и мы выходим на поляну, украшенную ступами и молитвенными флагами, развевающимися на бамбуковых шестах. Перед нами — монастырь Тьянгбоче. Здесь нам предстоит заночевать. Канча ведет переговоры с привратником, после чего мы располагаемся в монастырской гостинице. Мой гид предлагает выбор: одна келья без окон, но с электрической лампочкой. В другой — только свеча, зато утром через окно (если будет хорошая погода) можно увидеть Эверест. Конечно, со свечой!

Канча предлагает «залечь» здесь на две ночевки. Монастырь расположен на высокогорной поляне, откуда в ясную погоду можно увидеть Эверест и другие знаменитые восьмитысячники. Обычно это бывает утром — значит, мои шансы удвоятся. Где-то внизу слышен шум горного потока. По монастырскому лугу носятся жеребята, а флегматичные яки с осуждением смотрят на «нынешнюю молодежь».

Кстати, моя молодежь тоже «роет землю копытом». Подходит Канча и заводит разговор издалека. Ведь завтра у него отгул и он не должен нести поклажу?.. У Канчи удивительная способность: просительно заглядывать в глаза собеседнику и при этом прятать свои.


Тьянгбоче







Монастырь Тьянгбоче — одна из самых высокогорных обителей мира. Он возведен на большой равнинной площадке, и его название переводится как «Большая равнина» или «Священная ложбина». Обитель расположена на высоте 3867 метров над уровнем моря. Есть, правда, монастыри и на больших высотах.

Наместник монастыря рад гостю из России. Он рассказывает, что к обители приписано 50 монахов, но нынче в монастыре их только пятеро. Остальные в летнее время расходятся на требы по дальним селениям, куда зимой не пробиться. Ни одна альпинистская экспедиция, отправляющаяся на Эверест, не может миновать монастыря Тьянгбоче. Участники экспедиций одаривают обитель щедрыми пожертвованиями и присутствуют в храме на богослужениях.

...Около четырех утра просыпаюсь от неведомого толчка. За окошком кельи полумрак, но снежные вершины, подсвеченные лучами солнца, уже хорошо видны. Та, что слева, — Эверест. Жадно всматриваюсь в фантастическую панораму. Ведь облака могут скрыть вершину и больше этого не доведется увидеть. Однако еще слишком рано, и надо подремать до рассвета.

В 6 утра слышатся звуки гонга, грохот барабанов и басовитый рокот труб. В монастыре Тьянгбоче началась заутреня. Открываю глаза и смотрю в окно. Передо мной во всей красе снова предстает высочайший в мире хребет, украшенный белоснежными пиками Нуптцзе, Сагарматхи и Лхотцзе...

Направляюсь к храму. В молельне, перед нишами для книг, стоит ряд широких кресел, в которых сидят обычно главные ламы, скрестив на сиденье ноги. Одно кресло — посредине, предназначенное для настоятеля, выше — два других, стоящих по бокам. Перпендикулярно к креслам расположены деревянные полки, и вдоль них, чуть ниже, устланные кошмами и одеялами, — сплошные сиденья. Это — молитвенные места монахов. Они сидят на одеялах, а перед ними лежат книги. На двух скамьях в распорках закреплены барабаны, возле которых лежат палочки. Большой барабан — до метра в диаметре — ближе к креслам лам, другой, поменьше, — на дальней скамье. Посреди комнат несколько подпорных столбов, к ним прислонены ритуальные трубы. Рядом с креслами — ряд полок, на которых стоят фигурки Будды.

На втором этаже храма находятся священные книги и деревянные матрицы для печатания копий священных текстов. Здесь, как и в других буддийских монастырях, хранятся фундаментальные собрания буддийских текстов: «Ганджур» — трактовка проповедей Будды в 108 томах; «Данджур» — толкование священных текстов в 225 томах и толкование Великого колеса — богословской системы буддизма. В наружную стену храма вделаны молитвенные барабаны, которые паломники или монахи, проходя вокруг святилища, вращают по часовой стрелке...

Сегодня нам нужно пройти как можно больше, чтобы приблизиться к Эвересту. Через час пути — часовня Пангбоче, воздвигнутая на высоте 3985 метров. У маленькой буддийской ступы, сложенной из осыпавшейся со склона породы, замечаю алые капельки каких-то высокогорных цветов. Подо мной — всклокоченные облака, кажущиеся бесконечным снежным полем. Но вот ветер легко разрывает их толщу и в образовавшуюся брешь я вижу внизу стремительную реку. Она кажется отсюда пучком голубоватых тесемок, небрежно брошенных между расступившимися горами.

К полудню вершину Эвереста окутывают облака. Начинаются каменистые склоны без всяких признаков растительности. Высо'[an error occurred while processing this directive]'та — 4 тысячи метров, и это чувствуется, несмотря на адаптацию. Банка с китайской тушенкой, захваченная из Катманду, пришлась как нельзя кстати. Ведь в местных харчевнях кормят так, что не разгуляться... Есть, например, в меню блюдо «мо-мо» — пельмени с говядиной. Но нынче не сезон, и из-за одного едока корову забивать на мясо не будут. Так что буренки спокойно щиплют чахлую травку на горном пятачке, стараясь держаться подальше от пропасти. Пригодились и лимоны, припасенные в столице. Они величиной с грецкий орех; выжмешь парочку во фляжку с водой, сделаешь большой глоток — и в путь.

Перед селением Дингбоче путников встречает «говорящий» камень. На нем красными стрелками обозначены два пути: налево — в Пхериче и к леднику Кхумбу, а прямо — в Дингбоче, где с гор спускается ледяной язык Лхоцзе.

А Дингбоче — моя точка возврата: надо отправляться назад, чтобы до темноты вернуться в монастырскую гостиницу.
Ведь я — не альпинист. Я — странник.