Шаолинь Легенды и быль

О китайской кухне написано много, но ее потрясающие сложность и экзотичность невозможно себе представить, не побывав в Поднебесной. Можно подумать, что многие поколения поваров столетиями изощрялись, чтобы поразить утонченный вкус знатных едоков во главе с самим Сыном Неба…
Впрочем, наверное, так и было! Сейчас изыски мандаринской кухни доступны всем. На круглых столах, одинаковых в большинстве ресторанов Китая — с вращающейся внутренней частью, на которую ставят блюда, и неподвижным наружным кольцом, — мы повидали крутые яйца, обмазанные известью, и яйца с угольно-черным белком; добытые из скорлупы куриные зародыши, строганую утку и цельного фаршированного карпа под сладким соусом, грибы, похожие на мясо, и морских червей, притворившихся спаржей…
И все это следовало есть классическими палочками! Исключение составляли густые супы, которые нам подавали после фруктового десерта, — к ним полагалась ложка… Человек (даже приезжий), попросив за китайским столом вилку и нож, сразу попадает в разряд снисходительно презираемых.
А почему, собственно, так освящены традицией эти две неудобные деревянные палочки, которые следует держать одной рукой параллельно друг другу? Ответ я нашел самый простой и неожиданный: китайцы, ярые приверженцы всяких гимнастик, диет и систем оздоровления, уберегают самих себя от опасности переедания! Когда ешь маленькими порциями, скорее насытишься. Корни же обычая — очевидно, в крестьянской бережливости.

Один только раз я видел в руках у китайцев ложки и вилки, — да и пища была самая простая… Свои жестяные мисочки жадно выскребали, сидя прямо на асфальте, ребята из школы кунфу в городе Шаолинь-су. Ибо воинам надлежит есть быстро и наедаться, как следует.


Страны «Китай» нет...

Возможно, социальный строй, основанный гениальным реформатором Дэн Сяопином, — китайский НЭП, сплав партийно-государственной стратегии с освобожденной частной инициативой, — является наилучшим из всех, когда-либо существовавших на земле Чжунго. (Страны «Китай» нет, ее выдумали европейцы, — есть Чжунго, Срединное Государство, с 1949 года — Чжунхуа Жэньминь Гунхэго, Срединная Цветущая Народная Республика).
В определенном смысле, это воплощенная мечта, утопия Кун Фуцзы (Конфуция) и других неравнодушных к общественной пользе мыслителей, требовавших от государя — справедливости, от его министров — неподкупности, от чиновников — честности и профессионализма, от всего народа — веры, послушания вышестоящим, порядочности и упорства в работе. Замечу, что, в отличие от наших интеллигентов, чжунгийские никогда не считали политику «грязным делом», а государственную службу «продажей себя», и старались принести конкретную пользу державе в качестве судей, послов, губернаторов…

Если Мао Цзэдун, чей гигантский портрет украшает пекинские ворота Тяньаньмэнь, а маленькие бюсты затеряны в сувенирных лавках среди бесчисленных львов, драконов и Будд, сопричислен народом к сонму императоров великих и грозных, то улыбающийся дедушка Дэн — скорее правитель мудрый и добродетельный, наподобие мифических царей Яо и Шуня. По слухам, он сказал укоризненно году в 1980-м: «Ну, почему в такой древней и культурной стране, как наша, такие плохие дороги?» — и вот, в течение пяти лет были выстроены безупречные шоссе, обновлены городские улицы.

Я сам проделал более чем тысячекилометровый путь из Пекина (точнее, Бэйцзина — Северной Столицы) в Шаолинь-су по зеркально-гладкой десятирядной ленте с отблескивающей разметкой — за одну неполную ночь. Огромный двухэтажный автобус с собственной кухней, туалетами и холодильниками летел торпедой, останавливаясь лишь у постов, где с водителей взимается плата за проезд. Странное, жемчужно подсвеченное облако в закатном небе долго сопровождало нас. Оно было точь-в-точь похоже на хвостатую комету и, очевидно, предвещало чудеса. Предвестие оправдалось…
С удивительной для такого великана ловкостью, я бы сказал — грациозностью, автобус поднимался по горным дорогам Хэнаня, мимо тщательно возделанных полей на террасах, пока не прибыл в городок Шаолинь-су. Все же, долгий ночной путь, почти бессонный, давал себя знать: на подгибающихся ногах входили в гостиницу «Дхармахолл» и мы, трое сотрудников Национальной телекомпании Украины, и самые закаленные адепты учения «чжун юань цигун», русские, украинцы, прибалты, американцы. Собственно, и я, руководитель шедшей в 1999-2000 гг. телепрограммы «Сфинкс», и наш режиссер Ирина Шатохина, и оператор Владимир Дембновецкий, — все мы официально считались цигунистами из этой большой международной группы. Иначе — не попасть бы нам в святая святых учения, к стенам знаменитого монастыря…

Вечером — первая прогулка по городу. Весь Шаолинь-су — это одна длинная улица в долине среди красивых, сплошь покрытых зеленью гор. Улица, где школы кунфу чередуются с магазинами и лавчонками. Продаются здесь главным образом сувениры, среди которых тренировочные шаолиньские костюмы, майки, а также совсем не страшные, хотя и блестящие сабли и копья. Сам монастырь — за контрольно-пропускным пунктом, куда свободно вбегают отряды мальчиков и девочек из школ, но турист входит лишь по специальному удостоверению.

Ах, эти великолепные отряды, белозубо-улыбчивые, с очень серьезными 20-летними тренерами впереди, полные упругой юности, гордые своими разноцветными майками (у каждой школы — свои цвета и эмблемы), знаменами с написанным девизом, огромными барабанами, в которые дети восторженно лупят на ходу!.. Одна из ипостасей Шаолинь-су — военно-спортивная. Этот город — настоящая Спарта классических времен, только неизмеримо больше и многолюдней, чем была греческая... Сорок тысяч детей и подростков (мальчики в основном, но есть и девочки), от четырех до семнадцати лет, одновременно учатся здесь боевым искусствам. Я любовался их подвижными играми, в том числе трогательными «пятнашками» и «догонялками», и грозно-слаженными воинскими упражнениями на открытых площадках, под ритм барабана. Даже с высот горы Ужу был виден блеск десятков сабель, взлетающих по сигналу в квадратном дворе одной из школ вместе с единым боевым выкриком… И режим у них самый спартанский: ночуют на двух-трехъярусных нарах, а то и во дворах общежитий; наскоро выскребают ложками миски с едой, сами за собой ухаживают, — видели бы вы эти веревки с сотнями маленьких разноцветных маек, эти длинные ряды вымытых и натертых мелом кедов! Маленькие воины резвы и веселы, как положено детям; но стоило посмотреть, с каким презрением к боли, с каким удальством шел через двор гигантского общежития мальчик с забинтованной рукой, — а под бинт была внедрена трубка от капельницы, которую нес второй юный спартанец!..


Истинный Шаолинь...


Никакие, самые костоломные фильмы Брюса Ли и Джеки Чана, с «тиграми» и «драконами» ушу и кунфу, в одиночку истребляющими целые национальные мафии, не отражают и малой доли действительности. У красной стены монастыря, у ступеней, ведущих к его воротам, я видел немало парней грозного вида с бритыми головами, в щегольских тренировочных костюмах.

Но все это были европейцы и американцы, занятые в основном надуванием мышц и принятием боевых поз перед фотографами. Всего их мужества хватило лишь на то, чтобы налететь на нашего оператора: мол, платить надо за съемку «со стороны»!..
Нет, реальность Шаолиня не имеет никакого отношения ни к позерству, ни к корысти, ни к авантюрным похождениям героев, угощающих друг друга лихими ударами ребра ладони и кончика ноги (а звук при этом такой, словно проломили кирпичную стену).

Западная киновидеоиндустрия до безумия извратила, опошлила и опустошила подлинную традицию хэнаньского горного гнезда. Китайская Спарта готовит, прежде всего, воинов Духа — с твердыми и чистыми убеждениями, закаленной волей; патриотов, способных жертвовать собой и побеждать во имя страны. Любое их эффектное дрыгоножество и рукомашество неотъемлемо от определенных целей и нравственных ориентиров. Очевидно, никто из тех, кто прошел обучение в Шаолине, не пустил бы в ход свои опасные знания, добиваясь личной выгоды или сводя семейные счеты. Я уж не говорю о том, что виртуозное владение телом в его китайском варианте есть лишь проекция развитых духовно-волевых качеств и потому просто не может стать уделом человека слабого, эгоистичного, склонного к необузданным порывам.
Но прежде, чем погрузиться в постижение истинного (и, поверьте, весьма неожиданного) Шаолиня, давайте вернемся к тому моменту, когда я впервые узнал об учении цигун...
…Бог весть, сколько времени живет в Китае это искусство… которое, впрочем, включает элементы науки, спорта, аутотренинга, религии, философии, этики и еще много чего. Истоки его неведомы. По одним сведениям, практикой цигун занимаются уже три тысячи лет; по другим, правда, легендарным, неизмеримо дольше, с той поры, когда сами боги передавали избранным смертным свои небесные секреты… Несколько лет тому назад Тамара Мартынова, президент Киевской ассоциации цигун, «вывела» меня на мастера Сюи Минтана, еще молодого человека, занятого распространением и развитием учения на Западе. Конечно же, это знакомство я не утаил, а обнародовал в телепрограмме.

Обаятельный и улыбчивый (хотя столь же закрытый) Сюи Минтан, плотного сложения, но необычайно ловкий, в теплице, воспроизводящей уголок тропического леса, показывал комплекс гимнастики высшего уровня, а также немного говорил о теории… Само название «цигун» состоит из двух слов: «ци», что значит примерно «жизненная сила» или «основная энергия Вселенной», и «гун» — действие, работа, необходимая для того, чтобы управлять «ци». Стало быть, «управление энергией»… Школа, которую представляет любезный мастер, происходит как раз из Шаолиня и зовется «чжун юань цигун»; в одном смысле, «цигун со Среднекитайской равнины», в другом, более высоком, «центральный», «главное направление цигун».

Для тех, кто немного знаком с основами иглоукалывания, не будет совершенно новой энергетическая схема организма, предлагаемая учением. В ней тоже присутствуют каналы, двенадцать основных «жэнь» и восемь чудесных «май», по которым течет в нашем теле ци. Специальными приемами можно делать это течение более активным, устранять «запруды» на его пути, внешне выглядящие, как заболевания. Это — аспект целительства; имеются другие, позволяющие наладить прямой энергетический контакт с Первоначалом Мира, принять от Него силу для дел исключительных и непостижимых, для превращения себя в божественное существо…

Есть у цигун сходство и с традиционными индийскими практиками, с йогой. Только вместо семи внутренних лотосов-чакр, накапливающих и отдающих энергию, цигунисты помещают в теле три резервуара или котла — «даньтянь»… Забегая вперед, скажу, что один из наших ведущих психологов, Виктор Титов, объяснил мне пользу подобных схем с точки зрения визуализации. Разумеется, на уровне физиологии нет никаких чакр или даньтяней; но, упражняя свою волю и обучаясь приемам регулирования процессов в организме, нам удобнее представлять некий внутренний «идеальный» механизм, с его узлами и частями, на которые мы воздействуем. Скажем, образ сердечной чакры есть отличный объект для мысленно-волевого влияния на сердце, и т.п.

Там же, в теплице, а затем в лаборатории одного из киевских НИИ мастер Сюи Минтан показывал некоторые из своих необычайных возможностей. Сворачивал в штопор столовые ложки; примерившись, ребром денежной бумажки перебивал пополам карандаш, который ваш покорный слуга держал в руках… Сам китаец говорил, что в одном случае он обращается к стихии огня, чтобы она помогла разогреть ложки, а в другом — к стихии металла. Очевидно, что перед нами был случай очень удачной визуализации, помогавшей сосредоточиться для действия, столь же странного, но несомненного, как хождение нестинаров по горячим углям и возлежание хатха-йогов на постелях из гвоздей… Сюи Минтан буднично сообщил, что ему порой удается предсказывать будущие события и находить пропавших людей по фотографии; киевские дамы-почитательницы были смелее и рассказывали о прямых чудесах мастера, вплоть до материализации живых существ. Именно тогда у меня впервые зародилась мысль о двойном лике — не только учения цигун, но и, возможно, всей китайской или даже всей юговосточной традиции аутотренинга.



Так же, как все традиционные духовные центры Китая, — буддийские, даосские, ламаистские или конфуцианские, — монастырь Шаолинь представляет собой целый городок строений, красно-золотистых павильонов, окруженных прекрасным парком. По аллеям можно прогуливаться, предаваясь благочестивым размышлениям; этому помогают и расставленные вдоль обочин полированные стелы с изображениями и каллиграфически выписанными изречениями древних наставников. Для углубленных медитаций явно предназначен закрытый со всех сторон бамбуковый сад в одном из внутренних дворов. Повсюду расставлены стелы с обширными текстами, вырастающие из спин громадных черепах (символов мудрости и долголетия), а также весьма сложные по форме и совершенные вазы больших курильниц. Есть галерея с десятками деревянных статуй в рост человека; монахи-бойцы замерли в момент выполнения наиболее эффектных приемов единоборства. Это — для туристов. И есть дворики, где среди хозяйственных строений скромно подвешена кожаная «груша», на которой отрабатывают удары рук и ног. Это — для своих…

Сразу за главными воротами — еще одна статуя, золоченая, под стеклом. Добродушный толстяк, расплывшийся и в талии, и в улыбке. Позднее обожествленный, был он когда-то бродячим монахом из Индии, по имени (в китайском произношении) Бато, а по прозвищу Милэ Фо, Счастливый Будда. Именно Бато в 495 г., по приказу императора Вэй Сяовэя, основал в провинции Хэнань, в округе Дэнфэн, на склоне горы Шаошишань небольшую буддийскую обитель, получившую название Шаолинь, что значит приблизительно «Стоящая в лесной чаще»… Но это было лишь официальное основание монастыря. Свыше тридцати лет он оставался неизвестным миру. Лишь в первой трети VI века состоялось истинное рождение…

Тогда в Китай прибыл другой странствующий проповедник, видимо, человек могучего ума и колоссальной энергии, — Бодхидхарма. Подобно самому Будде, он был из рода раджей, правил небольшим княжеством на юге Индии, но в зрелые годы отрекся от мирских соблазнов, избрав путь нищего аскета-садху. В ту пору китайские интеллектуалы считали Индию источником высокой духовности и культуры, — точно так же на полтысячелетия раньше просвещенные римляне относились к Элладе… Императоры Чжунго считали своим долгом лично приглашать индийских мудрецов. Вот и Бодхидхарма явился по приглашению «сына Неба» Уди. Но суровая, мужественная проповедь вечного самосовершенствования монарху не понравилась. Возможно, испугали и некоторые «трюки» пришельца. Так, одному вельможе садху сказал прямо в глаза, что тот умрет через девять дней, и добавил: «Но я могу тебя вылечить». Сановник не поверил и крепко побил Бодхидхарму. Тот, как ни в чем не бывало, заявил: «Теперь тебе осталось жить три дня. Но я еще могу тебя спасти!» Вспыльчивый царедворец опять накинулся на мудреца с кулаками, и тот дал ему… один день жизни! Вельможа лишь рассмеялся, пошел домой… и наутро умер.

Словом, «неудобного» аскета попросили с императорского двора. Бодхидхарма, скорее обрадовавшись, чем огорчившись, решил найти для себя самую затерянную обитель… и выбрал Шаолинь!
Сделав там некоторые печальные наблюдения, о которых мы скажем ниже, бывший раджа покинул и монастырь. Нашел пещеру на склоне горы Ужу — и просидел там, медитируя, девять лет. А уж потом спустился в Шаолинь с тщательно обдуманной программой преобразований…



Чтобы понять суть новшеств, которые предложил Бодхидхарма (в китайском произношении Путидамо, или просто Дамо), надо вернуться к раннему периоду буддизма в Китае. Как известно, у себя на родине, в Индии, эта религия не прижилась; после нескольких столетий борьбы ее отторгнул народ, верный прадедовскому индуизму. Учение принца Гаутамы начало свое долгое путешествие на северо-восток, вплоть до Китая, Тибета, Монголии, Кореи, Индокитая, Японии… Однако, живая связь отдаленных территорий с первоначальными, индийскими центрами буддизма часто обрывалась.

Слишком велики были расстояния. За пятьсот лет, прошедших с той поры, когда, по легенде, на белой лошади были привезены в Поднебесную первые свитки буддийских текстов, лишь два монаха-индийца посетили Китай! Оставались только книги, по которым, строго держась буквы, учились и учили китайцы. Книжным, сухим, оторванным от жизни стало полное любви и сострадания ко всему живому слово Просветленного…
Дамо заметил это в Шаолине. Насельники обители буквально не отрывались от книг. Из всех путей к желанной цели — освобождению от цепи перерождений, достижению абсолютной свободы духа, просветлению, «буддовости» — шаолиньцы выбрали чтение мантр, уединенное размышление, созерцание. В книгах говорилось о теле, как о досадном грузе, который надо сбросить на пути к свободе, как о грубой сменной оболочке души; монахи стали презирать тело, называть его «чоу би нан», зловонный кожаный мешок. Результат не заставлял себя ждать: брошенный в пренебрежении, организм мстил своим обидчикам.

Шаолиньцы были слабы физически, часто болели, рано старели и умирали; этому способствовала еще и бедная пища. «И многие ли из вас успевают достигнуть просветления?» — очевидно, не без иронии спросил Дамо у изможденных монахов. Ответ подразумевался… Сидя в своей пещере, Бодхидхарма разработал программу, сутью которой было физическое закаливание. Ведь как просто! Чем лучше твое здоровье, чем ты сильнее и бодрее, тем дольше проживешь; а чем дольше ты проживешь, сохраняя твердую волю и ясный ум, тем больше у тебя будет времени, чтобы преобразовать себя, тем больше шансов сделать данное воплощение последним, уйти в нирвану, слиться с «мировым телом Будды»!.. Легко ли, трудно ли, но проект Дамо был принят в монастыре.

Считается, что индиец соединил свою систему с уже существовавшими в Китае, и именно в хэнаньских горах, принципами цигун. О них он, возможно, узнал от таинственных «старцев», учителей, хранителей тысячелетней традиции, которые, как говорят, и до сих пор скрытно живут в горной глуши. Вот такой «синтетический» цигун начал распространяться из Шаолиня… Отмечу, не задерживаясь на этом специально, что Бодхидхарма учил далеко не одним лишь самозакаливанию и гимнастике. Его духовные уроки были значительно объемнее. Коротко говоря, индиец-учитель утверждал, что долголетние усилия души и тела могут принести не постепенное, а внезапное и блистательное просветление!

Древнеиндийские откровения слились с мистическим буддизмом… Вся в целом школа Дамо получила название чань. Так китайцы исказили санскритское слово «дхьяна», медитация. Когда учение чань продвинулось дальше на Восток, в Японию, — его название было еще раз искажено и по-японски стало звучать как дзэн... Но нас сейчас интересуют личность Дамо и его вклад в историю Шаолиня. О нем пишут, как о человеке суровом, гордом, упрямом до непреклонности.


По одной из благочестивых легенд, еще когда Дамо медитировал в своей пещере, зимой к нему пришел из долины монах Ли Сюэ и попросился в ученики. Строгий мудрец не отвечал несколько дней; юноше, жаждущему просветления, пришлось провести это время на склоне горы, под падающим снегом. Замерзший до последней степени, погруженный в отчаяние Ли Сюэ решил доказать, что его тяга к мудрости беспредельна; в знак этого, он отсек себе левую руку и протянул ее Дамо, как плату за обучение! Кажется, лишь этот жест убедил учителя в искренности «абитуриента»...
Есть и самые настоящие сказки о Дамо, которого именуют также Белым Буддой. Когда он еще только шел в хэнаньские горы, путь ему преградила река Янцзы. Не было ни лодки, ни плота. Тогда Бодхидхарма сделал свое тело более легким, чем воздух, и перешел через реку по верхушкам тростника. Этот эпизод изображен на черной мраморной стеле в бамбуковом саду…

Однажды ему помешал медитировать непреодолимый сон. Проснувшись, мудрец устыдился своей слабости и… отрезал собственные веки! С тех пор глаза его не закрывались, — а упавшие наземь веки стали первыми в мире кустами чая, который, как известно, хорошо рассеивает сонливость.
Очевидно, больше соответствуют истине предания о том, как Дамо жил и общался с монахами. Когда жизнь Бодхидхармы стала близиться к концу, он сказал всей общине: «Вы овладели моей кожей, моим мясом, вы получили мои кости». Одному лишь любимому ученику Хуэйке, которому были переданы особо глубокие знания, Дамо шепнул: «А ты получил мой костный мозг…» После этого, как говорится в древнем трактате, великий настоятель Шаолиня повернулся лицом к стене, «оставил свои туфли и ушел». Это значит, покинул мир людей, но завещал им свое духовное наследие…

Как бы то ни было на самом деле, уроки соединения медитативной и мускульной практик привились, и жизнь монахов изменилась радикально. Они стали до такой степени сильными, закаленными и физически развитыми, что шаолиньцами заинтересовались власти Чжунго, притом не как священниками, а как могучими воинами! Основатель династии Тан, император Ли Шиминь, обратился к ним за помощью, чтобы укрепиться на престоле. Были созданы страшные для врага отряды монахов-бойцов — шэньбинов. К той поре и приурочены сюжеты многих развесистых кинобоевиков… Намного позже, в ХІХ — начале ХХ веков, шаолиньские «драконы» кунфу участвовали в борьбе против ненавистной народу маньчжурской династии Цин. На монастырь трижды нападали правительственные войска. Во время гражданских войн прошлого столетия Шаолинь сгорел почти дотла, многие павильоны потом восстанавливали из пепла. Увы, погибло немало знаменитых мастеров. Против пулеметов и орудий их искусство оказалось бессильным …

А результаты духовно-волевых и спортивных занятий в Шаолине, между тем, были действительно фантастическими. На вопрос, какие он имеет необычные свойства, мастер Цзяо Лао отвечал так: “Способность отгонять болезни — раз. Никогда не болеть — два. Всю жизнь быть сильным — три. Не бояться голода и холода — четыре. Больше мужских качеств, ума и красоты — пять…” Конкретно о своих физических возможностях мастер сообщал: «Сложенные пальцы могут проникнуть в желудок коровы, ребро ладони может отсечь корове голову, кулак способен пробить грудь тигра. Если вы не верите, попробуйте, пожалуйста, на моем животе.» Маловеры убеждались, нанося Цзяо Лао удары любой силы — деревянными палками, каменными дубинками, металлическими прутьями; мастер казался неуязвимым. Ему связали ноги и пытались повалить или сдвинуть, — тщетно.

Настоятель Хуэнен любил проделывать упражнение “алмазный палец”: выходил в стойку на одном указательном пальце правой руки, с поднятыми и вытянутыми кверху ногами. Однажды он переутомился от этого упражнения, простояв так минут двадцать; слег и уже не встал… Правда, есть одна подробность: Хуэнену тогда было уже за 90 лет!
Здесь стоит задержаться, чтобы поговорить об еще одном феноменальном следствии серьезных занятий цигун: о долголетии многих мастеров! В весьма серьезных источниках я встречал сведения о некоем Ли Цинъюне. Этот человек, знаток лекарственных трав, стоявший на высокой ступени китайских практик, родился в 1678 году в провинции Сычуань, а умер… в 1928 году, дожив до 250 лет! За год до смерти Ли его пригласил в свою резиденцию известный военачальник, генерал Ян Сэнь. Пораженный ясным умом и бодростью патриарха, генерал написал впоследствии книгу: “Записки о 250-летнем счастливом человеке”…

Одна из летописей рассказывает, какие “экзамены” сдавал по окончании многолетних тренировок шэньбин. Ему надлежало пройти длинным коридором, где каждая половица была соединена приводом со специальным движущимся манекеном. Манекены выскакивали перед монахом, размахивая мечами, топорами, ядрами на цепях; сверху падали колья и бревна, валились камни, под ногами разверзались провалы…В конце страшного пути стояла раскаленная чаша, которую следовало обхватить и поднять предплечьями. У тех, кто достигал этого места и поднимал чашу, с нее навсегда отпечатывались на руках клейма: тигр и дракон…

Невероятные легенды.

Невероятные рекорды и сегодня достигаются в монастыре. В присутствии зрителей, фото- и видеокамер отдельные монахи способны голыми руками дробить каменные глыбы, ломать деревянные балки, пробивать кирпичную стену. Кончиками пальцев они сдирают кору с деревьев или выдергивают гвозди, глубоко вбитые в доску. Ломают о голову кирпичи, вонзают в горло наконечники копий, в живот — острые заточки… ни крови, ни страданий, спокойные улыбки на лицах! Любопытные не видят “кухни”, многолетней подготовки к ошеломляющим чудесам: самобичевания, бега вокруг обители с мешками песка, привязанными к ногам… Не видят, как много лет подряд монах, например, закаляет пальцы. Сначала он тычет ими в мешок с рисом. Потом рис заменяют песком. Пальцы роговеют, кожа на них шелушится и заменяется новой, и так несколько раз; а монах знай себе долбит мешок… Песок сменяется железными опилками, щебнем. Неудивительно, что однажды свехтерпеливый ученик обретает “алмазный палец” или одним тычком проламывает плиту…

Учителя цигун убеждены, что прийти к подобным результатам может лишь человек, не столько развитый и закаленный телесно, сколько научившийся концентрировать в одной точке энергию ци. От реальности до легенды здесь только шаг: если воспитанники Шаолиня могут делать все, упомянутое выше, то почему бы не поверить, когда о них рассказывают и более странные вещи? Скажем, сбивают с ног противника взглядом или силой воли гасят свечу, зажженную за стеной (предварительно «почуяв», что свеча зажжена)?..

Не переходил ли и вправду Бодхидхарма реку Янцзы по верхушкам тростника? Не создавал ли милейший Сюи Минтан живую змею из бумаги?..
Осмелюсь предположить: предел возможностей, все-таки, есть, хотя он лежит далеко за границей доступного обычному человеку. Нам, как биологическому виду, намного больше миллиона лет; двадцать пять тысячелетий назад человек создавал наскальные фрески в живописной технике, которую заново открыли только художники Возрождения, а за восемь тысяч лет до рождества Христова осуществлял трепанацию черепа… Боюсь, что за такое время даже слепой, интуитивный поиск силы привел бы — имей организм резервы паранормальных свойств — к совсем другому облику цивилизации. Вряд ли развилась бы механика наряду с общедоступным (или хотя бы присущим особо тренированным группам) телекинезом — способностью силой воли двигать и разрушать предметы. Телепатия, чтение мыслей на расстоянии, сделала бы ненужными не только телеграф или радио, но и самое устную речь! Мы можем много, но не больше, чем позволяют свойства белкового тела, изученные физиологией. И примиримся с этим. Шаолинь доказал, что отведенные нам Богом пределы достаточно широки…
Хотя, пожалуй, сама традиция горного монастыря предполагает некоторую мифологизацию его достижений. Пришло время поговорить о двойном лике «чудес Китая»…
На раннее утро назначена церемония в монастыре. Спускаемся по ступеням от своей гостиницы «Дхарма холл». Ниже — плац огромной, на 7000 учеников, школы кунфу. Здесь приходится огибать юных спартанцев, спящих на ковриках или в спальных мешках. Ирина восхищается оранжево-розовыми облачными перьями восхода.

Единственная улица еще пустынна, хотя в некоторых лавках и кафе горит свет. Ночь, медленно отступая, залегает под мостами, в русле пересохшей и заросшей бурьяном речушки (я для себя назвал последнюю «Шаолинькой»). Близкие горные склоны темны.

У ворот монастыря собирается вся интернациональная команда цигунистов. Нас приглашают войти. Тихо проходим под взглядами громадных раскрашенных статуй небесных императоров, хозяев четырех сторон света. Большие выпуклые глаза яростны. У одного из царей в руке зонт, способный закрыть целые страны от дождя; другой держит меч, страшный для злых духов… Как и повсюду, буддизм в Китае столкнулся с местными языческими верованиями — и премудро включил старых китайских богов в свой пантеон. Обретя новую религию, чжунгийцы не расстались с родными раем и адом. Через дорогу от Шаолиня, в другом храме, я видел подвал с пугающими статуями скованных демонов…
Уже в ограде обители, под сенью сосен и редкостных, древнейших на Земле деревьев гинкго, среди бронзовых курильниц с колокольчиками и белых лестниц, ведущих к пагодам и павильонам, — наши, не тратя времени даром, становятся в несколько рядов и начинают свою гимнастику. Принято считать, что здешняя «энергетика» исключительно полезна…
Медленно светлеет. Наконец, с тихим заунывным пением мантр, появляется процессия монахов во главе с настоятелем. Начался чань-буддийский обряд. Монахи в парадных одеяниях, цветом похожих на краски разгорающегося утра, направляются к ближайшему павильону, где на открытом полутемном алтаре, среди цветов, струй ароматного дыма и причудливой блестящей утвари высится статуя Гаутамы. Лицо принца кажется блаженно-скрытным и чуть лукавым. Сюи Минтан слегка похож на Будду. Интересно, что далеким предком мастера был некий принц Кимнара, достигший просветления именно здесь, в Шаолине, и затем сопричисленный к сонму божественных воинов — хуфа. Целый павильон, с несколькими статуями принца, посвящен его памяти и называется «Кимнара холл»…

Продолжается церемония. Оранжевые монахи ходят извивающейся цепью перед павильоном, к их хождению присоединяются евро-американские цигунисты. По идее, колоссальную «змею» должны увидеть божества с небес; это тоже своеобразная молитва… Наконец, на алтаре торжественно сжигают бумажный свиток с длинными столбцами иероглифов. Вместе с дымом имена людей, записанные на свитке, достигнут небесного царства и станут известны бессмертным покровителям человечества. Это — я знаю — наши имена. И отправляют их к престолам богов не случайно, не из простого гостеприимства. Чтобы провести в Шаолине подобную пышную церемонию, надо кое-что пожертвовать. Скинуться. Заплатить определенную сумму…
Безнравственно ли это? Стыдно ли продавать благословение богов за доллары или юани? Может быть, мантры для монахов — лишь способ подзаработать?.. Не думаю. Так было всегда и повсюду — в Шумере и Египте, в Индии и на Руси. Люди содержали, кормили тех, кто молился за их души, просил милости у высших сил. Существовали целые нищенствующие монашеские ордена, — они жили только подаяниями мирян! А уж искренность молитвы была делом совести каждого священника…
Увы, монастырь Шаолинь, всемирно прославленный очаг боевых искусств и чань-буддизма, переживает не лучшие свои времена. Редеет паства, скудеют даяния. Рядовые граждане Чжунго, занятые строительством личного благосостояния в общем русле служения державе, склонны скорее к расплывчатому деизму на уровне «что-то там есть», чем к определенной религии… Нечто важное исчезает на пути научно-технического и коммерческого прогресса. Хиреет старое великолепное дерево, посаженное полторы тысячи лет назад Белым Буддой. Нужна подпитка.

… Специально выстроенная лестница ведет на вершину 800-метровой, покрытой лесом горы Ужу. По дороге можно передохнуть и выпить холодной «кока-колы» (или местного лимонада) в маленьком кафе на уступе, откуда хорошо видны зеленые крыши и красные стены монастыря Шаолинь. Чуть свернув, попадаешь в пещеру, где девять лет медитировал Дамо; там сейчас мужеподобная бритоголовая монахиня хранит маленький храм с алтарем и статуей бородатого, бровастого, лысого Бодхидхармы — он очень похож на греческое изображение Сократа… Белая, ростом с трехэтажный дом, сидячая скульптура святого мудреца венчает и плоскую вершину горы. На Ужу строится новый, большой духовный центр; продавцы уже активно навязывают курительные палочки и поднимают крик, если им мало заплатили… Вокруг мрачноватого белого Сократа — шабаш западных поклонников чань и цигун, просто людей, помешанных на экзотике «таинственного» Китая и «волшебного» Шаолиня… Я видел, как абсолютно безумная, с дикими глазами, американка лет 60 принимала позы кунфу на коленях статуи, а ее молодой спутник щелкал со всех сторон большим дорогим фотоаппаратом.
… Да не грех нам и про живую змею, материализованную из бумаги, рассказать, если это помогает делать тихое, внутреннее дело древней обедневшей обители, школам и институтам практик, р'[an error occurred while processing this directive]'еализующих глубинные возможности организма! Миф приносит средства, идущие на реальную работу.

Трудно разбираться в чужой общественной жизни, да еще в жизни страны, скорее похожей на отдельную планету (ведь каких-то 150 лет назад на всей Земле жило столько народу, сколько сейчас в Китае!). Корень полуторатысячелетнего гинкго обречен самостоятельному выживанию, но его проросшие семена тщательно опекаются государством. Спартанские школы ежегодно пополняют сверхтренированными молодыми людьми армию и правоохранительные структуры, госбезопасность. Я видел по телевизору, как шаолиньские упражнения с копьями и мечами грандиозно, внушительно выполняют на столичном стадионе тысячи солдат. Я видел, как пекинцы перед своими домами, от детей до стариков, делают гимнастику цигун…

Срединная Цветущая Народная Республика лучше подготовлена к любым сюрпризам будущего, чем большинство земных государств. И в этой готовности — немалый вклад тихого горного монастыря.