По следам братьев Колумбов

Улица Дамас, по которой провел меня Карлос Батиста, ставший моим добровольным гидом в Санто-Доминго, была вроде бы обычной, выдержанной в испанском колониальном стиле. Но Карлос резко повысил ее ранг, сообщив: «Это первая мощеная улица в Западном полушарии». Знакомя меня со столицей Доминиканской Республики, он то и дело употреблял слова «первый» и «впервые». Мой спутник работал в министерстве туризма и хорошо знал, как ценят это определение гости его страны, приносящие весомый доход национальному бюджету.

Александр Трушин
САНТО-ДОМИНГО — КАРАКАС

И Карлос не преувеличивал: у Санто-Доминго действительно много приоритетов — первый собор в Западном полушарии, первый университет, да и сама страна, столицей которой стал этот город, на начальном этапе колонизации Америки была первым центром Испанской империи в Западном полушарии.
Красавец-город раскинулся на юго-востоке Гаити на побережье Карибского моря. Остров этот — «коммунальный»: на нем «проживают» две страны, которые не всегда были в лучших отношениях друг с другом, — собственно Гаити (треть всей территории) и Доминиканская Республика (две трети).
Санто-Доминго был основан 6 августа 1496 года младшим братом Христофора Колумба — Бартоломео. С именем города определились не сразу. Поначалу Бартоломео назвал его Новой Изабеллой — в честь испанской королевы. Но позднее за городом закрепилось имя Санто-Доминго. Существуют две версии происхождения этого названия. По первой: город назван в честь доминиканского монаха, причисленного к лику святых, — Санто-Доминго-де-Гусмана. А по второй: день прибытия Христофора Колумба на Гаити в 1492 году совпал с днем рождения его отца — Доменико, что в конечном счете и решено было увековечить.
Но на этом дело не кончилось. В 1936 году доминиканский диктатор Рафаэль Леонидас Трухильо приказал переименовать столицу в честь себя любимого. Так появился Сьюдад-Трухильо. Тиранов обычно мало заботит, как отнесутся к ним потомки, а к Трухильо они отнеслись плохо и в 1961 году вернули городу прежнее имя — Санто-Доминго.
Это не только столица, но и главный порт страны, откуда вывозятся сахар, кожа, ценная древесина, а также курорт и центр туризма, один из старейших городов Латинской Америки.
Доминиканцы гордятся своей столицей и иногда называют ее «Афинами Латинской Америки», наверное, потому, что в их городе сохранилось много исторических реликвий. На столицу Эллады Санто-Доминго, честно говоря, не очень похож, но памятников колониальной культуры в нем больше, чем в любом другом карибском городе. Не случайно в 1990 году ЮНЕСКО объявила колониальную часть доминиканской столицы достоянием всего человечества и взяла ее под охрану.
Исторический центр Санто-Доминго именуется Сьюдад колониаль — колониальный город. По своим масштабам он в самом деле может сравниться с небольшим городом, и именно с него Карлос предложил мне начать знакомство со столицей. Чтобы осмотреть все ее крепости, соборы и прочие сооружения, выполненные в стиле поздней испанской готики и раннего Возрождения, нужен не один день. И Карлос рекомендовал мне сосредоточить внимание на главном.
Вслед за собором, построенном в 1512—1541 годах, о котором я уже знал, что он первый в Западном полушарии, мы осмотрели первый на континенте госпиталь «Сан-Николас-де Овандо». Впрочем, правильнее было бы сказать — то, что от него осталось: госпиталь разрушен до такой степени, что не подлежит восстановлению, но его исторический каменный остов охраняется государством. Потом дошла очередь до университета, тоже первого.
А в заключение Карлос провел меня по уже упоминавшейся улице Дамас, заметив, что по ней любили прогуливаться самые знатные сеньоры. Во вкусе им не откажешь: отсюда открывается прекрасный вид на гордость Санто-Доминго — башню Торре дель Оменахе (1503—1507). На ней постоянно дежурили дозорные, следившие, не покажутся ли паруса английских пиратов. Рядом высится замок-дворец Каса дель Альмиранте (1510—1514), превращенный в музей, в котором экспонируются личные вещи Адмирала морей-океанов, как официально называли Христофора Колумба.
С Дамас соседствует лабиринт узких улочек и переулков, застроенных в основном белыми двухэтажными домами с внутренними двориками патио и деревянными балкончиками, украшенными яркими цветами мугамбильо, которые придают особый колорит колониальному городу. Здесь же находится, наверное, единственный в мире музей, где собрана вся информация о кораблях Колумба и хранятся поднятые с морского дна сокровища погибших судов — монеты, посуда, бутыли из-под вина, корабельное снаряжение и предметы быта, которыми пользовались первооткрыватели Америки.
В памяти человечества навсегда останутся имена кораблей-первопроходцев, таких, как Магелланова «Виктория», «Святой Петр» и «Святой Павел» Беринга и Чирикова, «Резолюшн» капитана Кука, «Восток» и «Мирный» Беллинсгаузена и Лазарева, нансеновский «Фрам» или легендарный советский ледокол «Сибиряков». В этом почетном списке значатся и три заветных имени: «Санта-Мария», «Нинья» и «Пинта». Так назывались корабли, на которых Христофор Колумб совершил свое первое из четырех плаваний к берегам Америки. Именно тогда, после посещения Сан-Сальвадора и Кубы, он высадился на остров, о котором в своем корабельном дневнике выразился так: «Страна эта настолько хороша, что не хватает слов для ее описания». И Колумб назвал ее по имени своей прекрасной родины, от которой его отделяли неоглядные просторы мирового океана, — Эспаньола.
Модели этих судов можно увидеть в величественном мемориале, сооруженном на высоком холме на восточном берегу реки Осамы, где, как считают доминиканцы, покоится прах испанского адмирала. Это бетонное здание в форме креста, которое называется Фара-а-Колон — Маяк Колумба. К нему ведет широкая лестница, по обеим сторонам которой высажены кусты благородного лавра.
К осторожной формуле — «как считают» — я прибег потому, что о месте нахождения останков человека, открывшего Америку, до сих пор ведутся споры. Объясняется это тем, что прах великого путешественника, умершего в 55-летнем возрасте, тоже много странствовал. В 1506 году его похоронили в Испании, в скромном францисканском монастыре Вальядолида. Более чем через три десятилетия испанцы вдруг вспомнили, что их великий земляк завещал похоронить его на Эспаньоле — Гаити, и выполнили его волю. Когда же испанцы ввязались в войну за свои заморские владения, которые у них постепенно отбирали, они долго возили за собой прах адмирала. А вот довезли ли до Испании — вопрос спорный. Существует примиряющий вариант: сердце похоронено в Санто-Доминго, а тело — в Испании, в склепе Севильского собора...
Но вернемся к музею, расположенному в мемориальном комплексе. Его директор, Теодуло Мелсекос, показал мне модели колумбовых кораблей и сообщил, что флагман флотилии — «Санта-Мария» — принадлежал к классу судов, которые в Испании назывались «нао», в Португалии «нау», а в Генуе «наве». С «Ниньей» и «Пинтой» дело обстоит попроще: они были просто каравеллами.
Нао и каравеллы — суда эпохи великих географических открытий. И хотя оба типа кораблей упоминались в кастильских и португальских источниках еще в середине XIII века, конструктивной зрелости они достигли лишь в XV столетии. Чем крупнее они были, тем медленнее двигались и хуже маневрировали. Поэтому и в боях, и в торговых рейсах предпочтение отдавалось гребным судам — галерам. Они подчинялись воле гребцов и бороздили моря вне зависимости от направления ветра. Средиземноморским морякам особенно нравились гребные суда, оснащенные парусами. Подобная комбинация позволяла совершать переходы значительной дальности в любом заданном направлении, преодолевая встречные ветры.
Но в XIV, и особенно в XV веке европейские мореходы столкнулись с большими трудностями. Их корабли все чаще стали выходить на океанские просторы, а капитаны для этого должны были запасаться впрок провиантом и пресной водой. О галерах в таких походах и думать не приходилось — слишком много пищи и питья требовалось для многочисленных гребных команд. Возникла настоятельная нужда в новом типе парусного корабля — быстроходного, маневренного, устойчивого, способного принять в свои трюмы многомесячные запасы провианта, а на обратном пути вместить партии черных рабов.
Именно такими кораблями и были усовершенствованные каравеллы. Они могли проходить 10, 12 и даже
15 итальянских миль в час, а 15 миль — это 22 километра. По свидетельству одного из моряков XV века, «каравеллы отлично лавировали, поворачиваясь к ветру то одним, то другим бортом, как будто у них были весла».
Когда Теодуло Мелсекос закончил свой рассказ, фрагменты которого воспроизведены выше, я поинтересовался, как выглядели корабли первой экспедиции Колумба. К моему удивлению, оказалось, что ответить на этот вопрос непросто. Дело в том, что до нас не дошли ни чертежи, ни более или менее точные их зарисовки. Что касается выполненных в наши дни моделей «Санта-Марии», «Ниньи» и «Пинты», в том числе выставленных в мемориале Колумба, то сказать можно лишь одно: конструкцию и оснастку названных судов они воспроизводят с такой же точностью, с какой беглый карандашный эскиз, сделанный по памяти, передает черты давно утраченного оригинала.
И все же мне повезло: в морском музее в колониальной части города, о котором я упоминал, мне показали выполненные под водой фотографии некоторых других кораблей Колумба, ушедших на дно в результате крушений или атак морских пиратов. Они не очень четкие, но определенное представление дают.
В мемориале Колумба выставлено большое красочное полотно. На нем неизвестный художник изобразил вступление экспедиции Колумба 6 декабря 1492 года на землю острова Гаити. Испанцы в шлемах и боевых доспехах выглядят на картине настороженными. Они крепко сжимают ружья, готовые в любой момент пустить их в ход. Полуголые индейцы с перьями на голове, наоборот, улыбаются широко и доверчиво, опустив луки со стрелами к земле.
Теодуло Мелсекос, прекрасно знающий то время, заметил, что художник очень точно воспроизвел ситуацию: коренное население острова во главе с пятью верховными касиками (вождями) радушно встретило первую экспедицию Колумба. Это подтверждают документы, которые продемонстрировал мне директор музея. Они свидетельствуют о том, что касики были настроены миролюбиво по отношению к испанцам до тех пор, пока аборигенам не были нанесены «многочисленные тяжелые обиды и оскорбления, которые вызвали негодование у этих добрых людей, и из щедрых хозяев они превратились в злейших врагов».
Мелсекос, известный доминиканский историк, напоминает, что, когда Колумб вернулся в Испанию, чтобы отчитаться перед королевской четой — Изабеллой и Фердинандом II Арагонским об успехах своей экспедиции, испанцы, оставленные им на острове, в полной мере проявили свои низменные инстинкты. И тогда аборигены в ответ на их бесчинства, жестокость, похищение женщин начали поджигать испанские укрепления, нападали врасплох на конкистадоров, убивали их и отказывались снабжать пришельцев продовольствием.
Последняя мера была особенно чувствительной для надменных испанцев, которые считали зазорным заниматься крестьянским трудом. Теодуло Мелсекос показал мне пожелтевший документ, написанный рукой Фернандеса де Овьедо, который королевским указом был назначен официальным хронистом Индий, как был назван открытый континент. Его многочисленные хроники, содержащиеся в музее, до такой степени насыщены жесткой, типично колонизаторской лексикой, что трудно отделаться от мысли: королевский летописец относится к индейцам не только высокомерно, он их просто ненавидит. И в то же время Овьедо признает, что «никогда не было войн или распрей среди индейцев на этом острове».
И то, и другое принесли с собой в Новый Свет представители просвещенной Европы. Конкиста лишила испанцев рассудка. Стремление любой ценой найти золото и доказать королевскому двору, что расходы на экспедицию были не напрасными, превратили Колумба в золотоискателя, в охотника за рабами, которых он собирался с выгодой продавать в Испании. «А чтобы в Мадриде не возникло сомнений в законности подобного предприятия, сочинялись донесения о мнимых восстаниях и вынужденном пленении мятежников», — говорит Мелсекос и с горечью добавляет, что Доминиканская Республика является одной из немногих стран региона, где практически не осталось коренного населения, сплошь уничтоженного конкистадорами.
Поэтому, сказал ученый, многие доминиканцы, говоря об экспедиции Колумба, избегают таких благостных выражений, как «открытие Америки», «сближение Старого и Нового Света», «встреча культур». Это был завоевательный поход, война, которую развязали завоеватели.
Война — дело по преимуществу мужское, но в любом правиле есть свои исключения. Это подтверждает судьба Анакаоны, национальной героини Доминиканской Республики, которая погибла от рук испанских конкистадоров. В колониальной части Санто-Доминго я неоднократно проходил по улице, названной ее именем и украшенной бронзовым монументом, изображающим красавицу-индеанку в полный рост.
Анакаона, жена касика Каонабо, убитого испанцами, после смерти мужа укрылась в Харагуа, одной из богатых областей острова Эспаньола. Умная и волевая женщина стала править этой землей, снискав любовь своих подданных. Вступив в должность наместника Эспаньолы, Николас де Овандо решил посетить Харагуа. Узнав об этом, Анакаона, желавшая мира, приготовила ему пышную встречу. В танцах, называемых арейто, по ее распоряжению приняли участие более 300 девушек, ее служанок, поскольку Анакаона не захотела, чтобы перед испанцами выступали мужчины и замужние либо «познавшие мужчин женщины».
Однако ни великолепное зрелище, ни угощение не изменили намерений, с которым прибыли испанцы, — устроить грандиозное побоище, которое послужило бы индейцам уроком на будущее. Коварный губернатор Овандо приказал своим людям сесть на лошадей якобы для того, чтобы состязаться с индейцами в метании копья. Правительница Анакаона и ее свита с удовольствием приняли предложение испанцев и вошли в большой каней — строение из тростника с соломенной крышей, чтобы оттуда наблюдать за состязанием.
А между тем испанцы условились, что всадники окружат дом и будут наготове в ожидании момента, когда губернатор подаст знак — прикоснется к золотому медальону, висящему у него на груди. Это сигнал к атаке на индейцев. Анакаона и находившиеся вместе с ней восемьдесят индейских правителей ждали каких-то предваряющих состязание слов Овандо. Но он молча прикоснулся рукой к медальону, и конкистадоры тотчас обнажили мечи...
Все было совершено в соответствии с жестоким замыслом. Красавица Анакаона была повешена. Но предварительно ее, связанную и беспомощную, вынудили в течение трех часов наблюдать за тем, как сжигали ее людей. Солдаты жестоко расправлялись и с остальными индейцами, преследуя тех, кто пытался бежать.
Те же, кому удалось добраться до островка под названием Гуаябо, были схвачены по приказу Овандо и превращены в рабов. Им не помогло и то, что испанская королева Изабелла, узнав о страшных событиях, «очень о них сожалела и не скрывала своего отвращения к действиям губернатора»...
У пантеона Колумба на каменном пьедестале установлен «папа-мобиль». На этом хорошо известном всему миру белом автомобиле с пуленепробиваемыми прозрачными бортами Иоанн Павел II в 1992 году, в год 500-летия открытия Америки, совершил поездку по острову Гаити, к берегам которого причалил Христофор Колумб со своей экспедицией, не подозревая, что открыл Новый Свет. 11 октября глава Ватикана торжественно освятил только что сооруженный к тому времени пантеон Колумба, на крыше которого смонтированы сотни ламп таким образом, что при включении в темное время суток они проецировали на небо огромный крест.
Нет никакого сомнения, что Колумбу потребовались огромное мужество и воля, чтобы отправиться по неизведанному пути и довести свою флотилию до цели, несмотря на то, что его команда была готова взбунтоваться. То, что совершил великий мореплаватель, — подвиг. Но не стоит забывать и то, что «мечтатель и генуэзец Колумб», как назвал его поэт Николай Гумилев, руководствовался не столько мечтой и жаждой знаний, сколько вполне конкретной задачей — открыть новые земли, чтобы подчинить населяющие их народы испанской короне. Эту задачу исправно решали и сам Колумб, и его последователи, воздвигая в каждой вновь открытой стране крест и виселицу в качестве символов власти «католического величества».
Буквально вдогонку первой экспедиции Колумба папа Александр VI издал буллу, объявлявшую права королей Испании и Португалии на весь «языческий мир», включая неоткрытые земли. Так что в свои экспедиции, начиная со второй, адмирал отправлялся, вооруженный этой «правовой» основой. Кстати, портрет Александра VI, как и текст той буллы, на отмене которой до сих пор настаивают индейские организации Латинской Америки, можно увидеть в музее пантеона.
В нем выставлены также некоторые документы, относящиеся к первому плаванию Колумба, свидетельствующие о глубокой набожности адмирала и его команды. На каждом из кораблей юнга должен был встречать утреннюю зарю песней, начинавшейся словами: «Благословен будь свет дневной, /Благословен будь Крест святой». После чего юнга читал «Отче наш» и «Аве Мария» и просил благословения команде корабля. Колумб преклонял колена на грязной палубе и обнажал голову, когда поминали имена Господа и Пресвятой Девы.
В первом плавании не было священнослужителей, но затем королевская чета пожелала обратить в истинную веру «закосневших в язычестве» индейцев и с этой целью во вторую экспедицию было послано шесть монахов. Впоследствии это стало правилом. Конкистадоры разрушали древние индейские храмы и на их месте воздвигали католические соборы. Известно, что к концу жизни Колумб стал еще более ревностным католиком, называл себя Христоносцем и, дабы отрешиться от всякой скверны и укрепить себя в вере, умерщвлял свою плоть, соблюдая все посты и проводя в молитвах долгие часы.
И об этом подвиге веры напоминает огромный пылающий крест, который каждый вечер высвечивается в небе над Санто-Доминго мощными лампами с крыши Маяка Колумба.
С башни Торре дель Оменахе хорошо видны широкая река Осама с переброшенными через нее ажурными мостами, набережная, морской порт, у причалов которого стоят катера. А над ними возвышается огромный круизный лайнер, по трапу которого сходят иностранные туристы. Сейчас они пересекут набережную и пойдут осматривать колониальную часть города, которая находится за моей спиной.
Эта бухта и тихая спокойная река сразу же понравились Бартоломео Колумбу. А вот самому адмиралу с закладками крепостей и городов на открытом острове явно не везло. Как свидетельствуют хроники, в среду,
5 декабря 1492 года, его корабли подошли к северо-западной оконечности большого острова Бохио. Адмирал, как мы уже знаем, назвал его Эспаньолой — Испанской землей. Вдоль правого борта проплывали берега, утопающие в сочной зелени. Природа наделила остров климатом вечной весны, он был прекрасен, и Колумб вполне заслуженно назвал его истинным чудом.
Потеряв флагман своей флотилии — «Санта-Марию», которая села на рифы, Христофор Колумб решил вернуться на родину и оставить на острове небольшую часть команды.
А между тем на третий день Рождества оставшиеся моряки приступили к постройке крепости. Ее было решено назвать фортом Навидад (по-испански — Рождество). Для сооружения этого опорного пункта были использованы останки «Санта-Марии». В мгновение ока с нее сдернули обшивку, и на отмели остался только скелет погибшего корабля.
Но когда в ноябре 1493 года адмирал, завершив второе плавание, прибыл на Эспаньолу, он обнаружил на Навидаде только головешки от крепости. Как потом выяснилось, сразу же после отплытия Колумба среди обитателей крепости начались раздоры, они начали грабить и убивать индейцев, добиваясь от них золота. В результате все 39 человек, оставленных Колумбом, погибли.
Не повезло ему и со строительством первого крупного поселения на Эспаньоле. 2 января 1494 года, на 26-й день второй экспедиции, Колумб довел флотилию до обширной бухты. Окружающая местность его очаровала, и он отдал приказ высаживаться на берег. В этот же день было заложено селение, названное в честь королевы Изабеллой. Адмирал полагал, что она станет цветущей торговой колонией, и осевшие здесь испанцы будут вести меновую торговлю с индейцами, а на досуге искать золото. Пропитать изабелльцев не составит труда: тучная земля даст уже через два месяца богатейший урожай, стоит только слегка ее взрыхлить и засеять семенами злаков и огородных культур, доставленных из Кастилии.
Однако место поселения было выбрано крайне неудачно. Подобную ошибку европейцы неоднократно совершали в Новом Свете и в дальнейшем на протяжении нескольких веков. Всякий раз, когда корабли подходили к райской бухте, берега которой утопали в буйной зелени, переселенцы впадали в обманчивый восторг. Им казалось, что сам Господь привел их к Земле обетованной, и они выгружались на желанном берегу и приступали к закладке города. И лишь трагический опыт убедил выходцев из Старого Света, что в американских тропиках самые гиб'[an error occurred while processing this directive]'лые места находятся как раз в прибрежной полосе, причем опаснее всего обольстительные уголки с роскошными лесами и обильными водами.
Изабеллу Колумб основал на слегка подсохшем болоте, вода здесь была отвратительной, в воздухе реяли полчища малярийных комаров. Индейцы никогда не селились в таких местах, и, вероятно, их изрядно удивляло, почему бледнолицые гости оседают в той части побережья, которую здравомыслящие люди всегда обходили стороной. Как и следовало ожидать, Изабелла стала кладбищем для многих поселенцев, заболевших лихорадкой и малярией.
Поэтому в третий раз приплыв в Новый Свет, тяжелобольной Колумб выбрал пристанище не в Изабелле — очаге смертоубийственных болезней, а в новой столице Индий — городе Санто-Доминго. Если только можно было назвать городом едва расчищенное поле, где строители вешками наметили будущие площади и улицы, да еще успели на скорую руку возвести сотню хижин и временную резиденцию Бартоломео Колумба. Все у Эспаньолы было впереди.