Нерастворимый мираж счастья.

Не старики, но старцы продают друг другу не баранов, но овнов, которых не "замочат" в канун Курбан-байрама, но предадут закланию. Деловую озабоченность, мудрость и просветленное спокойствие выражают их не лица, но лики. Их, словно на полотнах Рембрандта, высвечивает резкая в полдень светотень оазиса.

Ворота Сахары
Да, пожалуй, именно Рембрандт, его видение мира может служить для человека Севера-и-Запада если не ключом к постижению, то нитью к размышлению о магнетизме восточного базара, этой квинтэссенции Юга-и-Востока. Помимо лиц стариков приковывают взгляд их натруженные за век руки. Устремленный вглубь себя взор и руки, вобравшие все напряжение труда, всю заботу о своих давно выросших младенцах, всю силу и усталость, энергию и покой этих стариков Востока, - вот что волновало и завораживало Рембрандта и по сей день является загадкой для искусствоведов всего мира. А здесь ты не в Эрмитаже, ты - на базаре, и рембрандтовские персонажи, которые не изменились со времен написания Ветхого Завета, повсюду: живые, деятельные.

Всякий занят своим, полезным для себя и для окружающих делом. Здесь, в этом оазисе - на перекрестке караванных троп - испокон веку происходил обмен всего, чем богаты страны cвета: Север торговал с Югом, Магриб с Багдадом.

Плетеные ковры и торбы туарегов восхитительны, но от них самих - жителей Великой пустыни в их ярко-синих одеждах - просто невозможно оторвать взгляд, настолько они красивы. Именно не экзотичны, а красивы, своей какой-то исконной, настоящей красотой. По истечении "мхатовской паузы", когда таращиться на странника пустыни становилось неприличным, надо было спросить его о чем-нибудь дельном.

- Скажи, а где ты взял такие классные сандалии?

К счастью, он не стал разуваться, чтобы мне их предложить, а рассказал, какой мастер их ему сшил.

- У него обычно всегда полно заказов, но он их и тебе сошьет, если полчаса подождешь.

Как не воспользоваться столь ценной информацией! Когда еще в моей жизни будет возможность пошить шузы у известного на всю Сахару кутюрье.

В мастерской, увешанной до потолка готовыми образцами традиционной и слегка осовремененной берберской и бедуинской обуви, рабочий день в разгаре. Несколько мужчин средних лет трудятся не разгибаясь.

Объясняю, что мне нужно - так называемые сахарские сандалии, с характерными загнутыми для разгребания песка носами, 44-го размера. Полагая, что мастер захочет снять мерку, расшнуровываю кроссовки. Но он только мельком взглянул на ногу.

- Хорошо. Погуляй минут 20. Сошью, когда освобожусь.
- Сколько будет стоить?
- 25 динаров. Торговаться не буду, так как очень много работы.

Надо ли говорить, что эти 20 минут хотелось не гулять, а любоваться самим процессом его труда. Можно бесконечно долго наблюдать за работой другого человека. Но не любая работа и не любого человека так завораживает. Невозможно созерцать депрессивные зрелища - подневольный и бессмысленный труд вроде того, когда солдаты "подметают ломом плац". А вот работа мастера - этого самого сапожника, или гончара, которым любовался недавно, - завораживает, причем не чем-то, но моментом сотворения, когда из ничего образуется Нечто. Была россыпь ремешков - получилась обувь, был кусок глины - появился сосуд.

С клиентами Биль Гасен (так звали мастера) общается, не отрываясь от работы.

- Готов ли заказ? - спрашивает руководитель бригады городских таксистов.
- Пока нет. Очень много работы.

Бригадир ушел, а мне рассказали, что Биль Гасену повезло получить заказ от муниципалитета на обеспечение местных водителей национальной обувью. Так решило правительство: водители, раз они непосредственно общаются с туристами, есть лицо страны. Стало быть, они должны одеваться не в китайские "треники", как в некоторых европейских странах, а в национальную одежду, изготовленную местными мастерами. Правительство, оплачивая заказы ремесленникам, поддерживает и социальную сферу, и этнокультурную, и туристическую. А раз у Биль Гасена полно работы и в родном Дузе, где все его знают и уважают, то страны так называемого золотого миллиарда он, как говорится, в гробу видал. Ни в Европу, ни в Америку, подобно беженцам с менее благодатного юга Африки, он не собирается. Хотя в Европе бывал и видел, как там люди живут. В Праге был, участвовал в какой-то выставке народных промыслов. Город понравился, но жить в нем он не согласился бы ни за что. Тесно, как в каменном мешке. В пещерах троглодитов и то не так клаустрофобно, как в этой Европе. А еще говорят, что там свобода. Какая же свобода, когда стены давят! Вот в Сахаре - это да, свобода!

- Биль Гасен, скажи, а как ты отдыхаешь, развлекаешься?
- У меня есть участок земли в оазисе. Все свободное время я на нем работаю. Там у меня даже картошка растет! Так и развлекаюсь.

Работы много, на жизнь хватает. Доходы среднестатистического тунисца, если разобраться, будут повыше, чем у московского "среднего класса". Судите сами, тунисец, имеющий клочок земли в оазисе или стадо овец, или ремесленную мастерскую, зарабатывает примерно 400–500 долларов в месяц. Это, конечно, в три раза меньше дохода среднего московского менеджера. Но среднему московскому менеджеру нужно, как правило, снимать квартиру за 600–1000 долларов в месяц, остальное уходит на транспорт, еду, одежду. Практически все тунисцы живут в своих домах, питаются тем, что имеют от своего хозяйства, и не чувствуют себя обделенными, если в их гардеробе нет тряпочки от Бриони. Поэтому пяти сотен долларов Биль Гасену и многим подобным ему обитателям севера Африки вполне достаточно, чтобы кормить четверых детей. В Москве же такой доход, что называется, за чертой плинтуса.

- Биль Гасен, скажи, чего своим детям желаешь?
- Хочу, чтобы один из них стал врачом. Ну а остальные - как сами захотят.

Бедуинское чувство юмора
Ахмет жалуется приятелю:

- Этот подлец в прошлом году назвал меня дромадером. Но вчера я ему надавал по шее от души!
- А почему так поздно?
- Так в прошлом году я не знал, что дромадер - это одногорбый верблюд.

Крестьянин привел своему помещику в подарок барашка. За это помещик распорядился подарить крестьянину ишака. Желая проявить уважение к своему господину, крестьянин сказал:

- Что вы, не нужно, вы для нас дороже, чем 100 ишаков!

Такие вот анекдоты рассказывают бедуины друг про друга. Веселые люди!

Про нас, туристов, кстати, у них анекдоты тоже имеются.

Сильная жара. Тучная дама прогуливается по улице. За ней неотступно следует мальчик. Заметив его, дама поворачивается:

- Ты что-то хочешь спросить у меня?
- Нет, просто мама велела мне гулять в тени.

Иной с непривычки, особенно летом, готов гулять в тени горбатого ишака, не то что красавицы рубенсовских пропорций. Мне, однако, повезло оказаться здесь в ноябре. В полдень жарко, но не до одури. А на закате даже прохладно.

- На вот, надень, - сказал мне пилот моторного дельтаплана и протянул стеганую куртку, - а то простынешь.

Вода и песок
Мотор. Разбег. Взлет. Пространство пустыни, которое только что было спрессовано в черту горизонта, по мере набора высоты стало из нее разворачиваться, наполняясь красками, светом, безумными тенями, какие бывают только в Сахаре и только на закате. С высоты нескольких сотен метров пустыня больше всего похожа на море.

Невидимые за барханами караваны, целые стада туристов, верблюдов и их погонщики-гиды предстали с высоты как вереницы муравьев, идущих куда-то по им одним лишь ведомым тропинкам. Говорят, что верблюды сами прокладывают себе путь. Траектории караванных путей, протоптанные этими животными, пролегают по таким точкам на карте геомагнитного поля, где притяжение Земли минимально.

Тот, кто видел Сахару на закате с высоты полета дельтаплана, не может не испытывать чувство благодарности к устроителям этого почти космического развлечения. Даже с самого высокого бархана не разглядеть пустыню анфас и не почувствовать, насколько она огромна.

В общем, здесь никогда не скучно, а временами Дуз превращается в центр мира. В конце декабря там проходит Международный фестиваль Сахары. В нем участвуют представители почти всех племен Алжира, Мавритании, Марокко, Ливии - стран, объединенных пустыней. В театрализованных показах они воссоздают народные традиции и обычаи: свадьбы, танцы, кухню, скачки, охоту на сахарского зайца с сахарской борзой. Повсюду звучит народная музыка, поэты читают свои стихи. Фестиваль длится два-три дня.

Соль всея земли
Покинув Дуз, направляемся в Таузар. Вот уже час как мы передвигаемся по идеальной плоскости. По обе стороны от дороги мерцают миражи, похожие на морское побережье, - это подсознание матрицы гигантского солончака Шотт эль Джерид. Еще каких-то 40 000 лет тому назад на всем этом пространстве плескалось море. Древние греки его, разумеется, не застали, но о существовании водоема догадывались и даже дали ему название - Тритонис. Солнце высушило его до дна, оставив на всем пространстве, до горизонта, идеально ровную белоснежную поверхность. Хлебопашца она приводит в ужас, а пилота "Формулы-1" - в эйфорию.

Подземные воды солончака связаны с морем. Качество добываемой здесь соли очень высокое. В местных отелях из недр солончака качают морскую воду для всевозможных SPA и бассейнов. Это москвич попросит взвесить ему полкило песка, имея в виду сахар, а в Сахаре метафора песка - соль. Солончак - страшное место, если оказаться в нем не между делом, проезжая на "Лэнд Ровере" по отличному шоссе, а затеряться в этой соляной, вытягивающей влагу из всего живого пустыне, раскаленной, как сковорода. Сколько караванов сгинуло здесь в метаниях между миражами.

Местные торговцы притащили откуда-то лодку и установили ее как памятник морю. Или тому аду моряков, в который попал капитан Джек Воробей. На Земле нет более подходящих декораций для воплощения фантасмагорий на тему параллельных миров, чем "марсианские" пейзажи Сахары. Еще полчаса ходу, и очередной, возникающий прямо по курсу мираж, цветущий оазис, не тает в воздухе по мере приближения.

Оазис поэзии
Оазис представляет собой трехъярусную систему. Верхний ярус - финиковые пальмы, средний - фруктовые деревья, нижний - трава и овощные культуры. Работа в оазисе круглогодичная и приносит большой доход.

Самый дорогой сорт фиников называется "Дэглет Нур". Вкус божественный. Но существует еще один сорт фиников, который скрывают от чужаков и выращивают лишь для себя ну и разве что близких друзей. Этот сорт специально назвали неблагозвучно "нос" или даже "ноздря" - для того чтобы заезжие торговцы-перекупщики не просили бы продать им финики, которых хозяевам и самим не хватает.

Основной доход местным обитателям приносит работа в оазисах. Каждая семья имеет в оазисе как минимум один гектар. На одном гектаре - от 70 до 100 финиковых пальм. Каждая пальма стоит около тысячи долларов. Но это цена условная, потому что землю люди не продают и пальмы на дрова не рубят. Каждый человек понимает: то, что есть у него в собственности сейчас, является собственностью всего рода от века - поколений предков и потомков, жизнь, история которых не абстракция, а нечто материальное, воплощенное в оазисах, политых потом предков ради жизни потомков. Кажется, их души шелестят в кронах финиковых пальм и наблюдают за тем, как трудятся их живущие родичи.

Редко кто строит в оазисах дома. Жить можно и в пустыне, а плодородная земля слишком драгоценна, чтобы ставить на ней дом.

Регион Эль Джерид кроме замечательных фиников славился тем, что в нем родились многие писатели и поэты. То ли причина тому мистицизм суфизма, локальным центром которого был когда-то этот район, то ли сам воздух его оазисов, пьянящий сознание.

Гимном всему живому на Земле звучит шелест пальмовых крон в оазисах - этих островах жизни, окруженных пустыней. Таузар, Меденин, Кайруан... Созвучия в их названиях льются словно арпеджио, органичные горлу, как вода - наставница красноречья. Где вода - там оазис. Где оазис - там жизнь. Где жизнь - там история. А пересохший родник - конец истории. В пустыне все просто. И все в то же время сложно. Потому что там простые вещи открываются нам, как чудо не привыкшему к миражам глазу. Обратили бы вы какое-либо внимание на резервуар с чистой пресной водой, путешествуя по Средней полосе России? А здесь, за неделю сафари, попривыкнув к песку и научившись мыть им руки, вы попадаете в Кайруан. И считаете его знаменитые бассейны очередным миражем.

И это непросто ручеек или озерцо, а огромные резервуары, почти до краев заполненные чистой водой - подлинным сокровищем этих широт. Хочется думать, что это мифические герои разверзли землю до водоносных слоев, но это не так. Это тот случай, когда современные источники проистекают не из мифологии, но из истории. Инженерами и генеральными менеджерами являются эмиры династии Аглабидов, тонко рассчитавшие в IX веке эти сложнейшие в гидротехническом смысле сооружения. Ведь мало было открыть слои подземных вод, следовало направить их в особые смежные резервуары, формы, размеры, дина'[an error occurred while processing this directive]'мика наполнения и переливания которых была бы рассчитана так, чтобы вода их наполняла, не истощая источник. Вот она и наполняет их уже более тысячелетия.

В оазисе Таузар тоже все нормально и с водой, и с историей. Оазис и город Таузар - столица туризма в регионе Сахары. Имеет 25 отелей, международный аэропорт, где организованы чартерные рейсы из многих стран Европы. Люди прилетают на неделю, в течение которой могут побывать в оазисах, Сахаре, каньонах, поиграть в гольф, взять напрокат машину или джип. Таузар может похвастаться вполне уникальной достопримечательностью - музеем истории. Кстати, его уместнее было бы назвать оазисом Клио, музы истории. Ведь это не музей, а нечто большее. На довольно обширной территории воссоздана вся история Туниса - от первых динозавров до последних министров. Она представлена не в качестве академической дисциплины, а в качестве развлечения, шоу. Так что неудивительно, что музей работает до 24:00, и ночью там не менее многолюдно, чем днем.